У расстрельной стены - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Зверев cтр.№ 32

И томилось-немело все внутри, и разрывали душу тоска, отчаяние и сознание собственного полного бессилия и невозможности что-либо изменить. Сейчас от него решительно ничего не зависело — бездушная машина с ее стальными шестеренками была сильнее. И при всем желании сделать Дергачев ничего не смог бы, кто он против Системы? Так, даже не мелкий винтик — крохотная пылинка.

Хотя, пожалуй, и размышления о жестокости бездушной машины являлись не более чем уловкой и жалкой попыткой оправдать свое бездействие. Самому-то себе в глубине души Матвей мог признаться честно: даже если бы он носил знаки различия комиссара Государственной безопасности, то и в этом случае предпринимать ничего не стал бы. И причина такой позиции была проста и понятна: отец Лизы, Георгий Владимирович Корнеев, был арестован по «контрреволюционной» 58-й статье. Взяли папашу, по мнению Дергачева, вполне справедливо, и, скорее всего, его вина впишется в пункты три и четыре: «Сношения в контрреволюционных целях с иностранным государством или отдельными его представителями…» Что за это чаще всего бывает, известно: расстрел. И хорош он был бы чекист, если бы бросился сейчас оправдывать-выгораживать и спасать врага народа!

Больше всего сейчас Матвею хотелось отбросить все тягостные мысли, выпить стакан водки, упасть на кровать и с головой накрыться одеялом — как в детстве, когда уютная темнота казалась надежной защитой от любой беды и напасти…

Заплаканный и растерянный голос Лизы бился в трубке и ждал ответа. Он долго молчал, понимая, что пауза становится, как сказала бы Адель Карловна, просто неприличной, потом все-таки выдавил:

— Я понял. Ничего не предпринимай! Ничего, поняла? Я попробую все разузнать — что там и как. Тогда и позвоню. Жди…

Дергачеву не надо было ничего узнавать — он и так уже, по сути, обо всем случившемся прекрасно знал.

Накануне Матвей, как обычно, отправился на службу. Поздно вечером к нему подошел хмурый и злой Мангулис и, дыша запахом свежего табачного и застарелого водочного перегара, буркнул:

— Сегодня для тебя работы нет, можешь отдыхать! А чтобы служба медом, так сказать, не казалась, поможешь арестованных оформлять, зашиваются мужики, не успевают со всей этой чертовой писаниной. Прямо сейчас и иди, там как раз парочку свеженьких привезли. Из теплых постелек сволочей выдернули. И это правильно — ночью человек пугается легко, соображает хуже и сговорчивость быстрее проявляет!

Матвей, поскрипывая пером, заполнял стандартные бланки, задавая обычные в подобных случаях вопросы, и на сидящего перед ним арестованного старался не смотреть. Да и кого там рассматривать-то — типичный интеллигентик! Худой, роста среднего, чуть сутуловатый, волосы с заметной сединой. Взгляд, понятное дело, встревоженный, испуганный. Конечно же, нервничает, хотя на вопросы отвечает грамотно, четко и точно, не переспрашивая и не задавая идиотских вопросов.

— Так, значит. — Дергачев пытался держать себя в руках и хотел, чтобы голос его звучал сухо и безразлично, но получалось не очень, он постоянно ловил себя на мысли, что сидящий перед ним немолодой растерянный мужчина вызывает в нем острую неприязнь, — гражданин Корнеев Георгий Владимирович, 1891 года рождения, служащий… Место работы… Проживаете по адресу… Серпуховская застава… Так, теперь тут: не был, не состоял, не участвовал… Семья: жена, дочь. Родственников за границей не имеете… Все правильно?

— Да, товарищ следователь, все верно.

— Я не следователь. И вам не товарищ. К сотрудникам следует обращаться «гражданин», привыкайте!

«Смотрит, что пишу, шейку вытягивает, глазками бегает, — бросая исподлобья короткие взгляды на Корнеева, думал Матвей. — Преподаватель, мать твою, привык за студентами присматривать. А ручки-то суетятся, колени поглаживают. И пальцы дрожат. Дрожи, дрожи… Куда же ты, старый дурак, влез, а? Что ж тебе спокойно-то не жилось? Всех, можно сказать, под монастырь подвел, гад! О жене, о дочери хотя бы подумал, сволочь. Так ведь нет, враз всем жизнь поломал, сука такая!»

Закончив оформление бумаг, он аккуратно положил ручку рядом с чернильницей, достал из пачки «Беломора» папиросу, закурил и, выпуская в сторону струю дыма, вызвал конвойного.

— Сейчас вас, гражданин Корнеев, отведут в камеру. Правила внутреннего распорядка и все остальное вам объяснят, — сухо произнес Матвей и небрежно кивнул вошедшему сотруднику: — Можете уводить!

Привычным движением вдавливая окурок в донышко грязной пепельницы, он посмотрел вслед Корнееву. Отметил узкие плечи, заметную впадину на худой морщинистой шее, седину, из-за которой русые волосы казались серыми, и, чувствуя, как внутри потихоньку тает-растворяется злость на этого, скорее всего, уже почти вычеркнутого из списков живых мужчину, а ее место заполняет некое подобие жалости, подумал: «Черт бы тебя подрал! Свалился на мою голову… Не дай бог…»

На следующий день, ближе к вечеру, Дергачев встретился с Лизой — по понятной причине идти именно на это свидание ему очень не хотелось, но и до бесконечности оттягивать неминуемое было просто невозможно.

Матвей хмурился, курил папиросу за папиросой и злился на себя, на Лизу и на весь мир сразу — за то, что вместо ясных и вразумительных ответов на все вопросы ему приходится бубнить что-то невразумительное, изворачиваться и врать.

— Тебе удалось узнать что-нибудь? — Взгляд девушки был требователен, и светилась в нем некая робкая надежда на то, что вот сейчас ее любимый улыбнется и скажет, что все хорошо, отца, конечно же, арестовали по ошибке и скоро он, как ни в чем не бывало, вернется домой.

— Лиза, ты пойми, я ведь не нарком, а всего лишь простой шофер, — устало пожимал плечами Дергачев. — Или ты думаешь, раз я служу в НКВД, то вот так запросто могу заходить в любой кабинет и вопросы задавать? Да ни черта я не могу! Поспрашивал я у знакомых ребят — из тех, кто сразу начальству доносить не побежит. Толком, можно сказать, никто ничего не знает. А на следователя у меня никаких выходов нет. Знаю только одно: арестовали его по «пятьдесят восьмой», а статья эта, как известно, серьезная. Так что все может случиться. Все, понимаешь?

— А если отца посадят, — Лиза нажала голосом на «посадят», делая вид, что не поняла, да и не желает понимать более чем открытого намека, — то что будет с нами — с мамой, со мной? Нас тоже арестуют?

— Не знаю. — Матвей с досадой отшвырнул окурок и тут же принялся прикуривать новую папироску. — Если мама твоя ни в чем не замешана и ни о чем таком знать не знала, то, может быть, и обойдется. Ну, разве что выслать из Москвы могут. Да не знаю я, Лиза! А ты? Ты же ведь ничего такого — в смысле, о делах отца?

— Нет, — горько усмехнулась девушка, — как ты говоришь, ничего такого я не знала. Папа не посвящал меня в свои дела. Делиться какими-то сокровенными мыслями и тайнами в нашей семье просто не принято.

— Ну вот, видишь! — Он попытался ободряюще улыбнуться, получилось неважно. — В таком случае, думаю, вам с матерью бояться нечего. Да и с отцом твоим, может, еще и обойдется…

— Да, наши славные органы, конечно же, разберутся. — В голосе Лизы сквозила холодная ирония, а в глазах Дергачев увидел отчуждение и недоверие. На минуту-другую повисла тягостная пауза, после чего девушка, словно вспомнив о чем-то важном, быстро поднялась со скамейки и, не глядя на Матвея, произнесла: — Извини, мне пора. Да и тебе, наверное, на службу надо. Если что узнаешь, позвони, пожалуйста, хорошо?