У расстрельной стены - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Зверев cтр.№ 10

Страница

На следующий день по селу поползли страшные и не очень понятные слухи. Матвею толком не удалось ничего разузнать, и он все никак не мог решить: то ли пойти рассказать все командиру продотрядовцев или чекисту, то ли благоразумно держать язык за зубами. В конце концов, парнишка решил хотя бы издали посмотреть, как и что там творится и о чем толкуют сами бойцы. Там-то Матвей и увидел, чем закончилась эта мутная история с поповной Настеной…

Командир, мрачный и злой — совсем как Матвейкин папаша после пьянки, — прохаживался перед строем и, помогая себе энергичными рубящими жестами, что-то вычитывал своим подчиненным. Чекисты молчком маячили чуть в стороне. Матвей потихоньку подобрался поближе — было страсть как интересно, о чем же толкует комиссар.

— Товарищи бойцы! Вчера одним из вас было совершено преступление. А именно: была изнасилована поповна — дочь отца Василия. Этот случай грязным пятном ложится на весь наш отряд! На все дело революции! Мы воюем с врагами нашей народной власти, а не с бабами и девками. И мы никому не позволим творить произвол и настраивать народ против новой власти!

— Да подумаешь, поповская девка! — подал голос один из бойцов. — Ей небось еще и понравилось!

— Хаханьки мне тут будете строить? — Командир недобро потемнел лицом и сквозь зубы процедил: — Между прочим, ей это так понравилось, что бабы ее из петли вынули — мертвую и уже холодную. А мамаша ее, кажись, маленько умом тронулась! Весело вам? Сейчас еще веселей будет! Боец Сивко, выйти из строя! Сдать оружие! Ты, зараза такая, что ж думал, что никто ничего не узнает? Нет, мил дружок, это деревня — тут в одном конце чихнул, а с другого уже тебе про здоровье кричат. Бабы, они все видят и знают! И тебя, сволочь ты такая, видели! И как ты на двор поповский прокрался, и как поповну в сарай тащил… Не боец ты доблестного красного отряда, а самая настоящая контра! И вреда от таких, как ты, больше, чем от любого белого офицерика, из-за вас, гнид, нас народ бояться и ненавидеть начинает! Шлепнул бы я тебя самолично, да закон не дозволяет. Но, думаю, и так недолго тебе осталось — трибунал за такое по головке тоже не погладит. Там тебе быстро… — Он сердито потряс кулаком, прерывая свою речь, несомненно, призванную охладить и вразумить некоторые горячие головы, затем повернулся к чекистам и подчеркнуто уважительно обратился к главному: — Товарищ Манусевич, можете забирать этого гада!

Все это время Сивко, понурив голову, стоял перед строем. Время от времени он вскидывал глаза и тоскливым взглядом обводил своих товарищей по отряду, возможно, надеялся увидеть хоть какое-то подобие сочувствия. Напрасно — большинство бойцов старались попросту не встречаться глазами с провинившимся.

Когда один из чекистов молча тронул Сивко за рукав и кивнул куда-то в сторону, губы бойца вдруг некрасиво скривились, подбородок затрясся, и из глаз побежали самые настоящие крупные слезы. Неожиданно мужик грохнулся на колени и срывающимся голосом, наверное, все еще на что-то надеясь, запричитал:

— Братцы, простите! Бес попутал, ей-богу… Да я больше ни в жисть! Братцы, пожалейте! Я же свой…

— Кончай цирк! — негромко приказал чекист и слегка пнул арестованного носком сапога. — Тоже мне, Чинизелли, мать твою… Свой он… Вот с попом скоро встретишься — с ним и посвоякаешься. Да шевелись ты, сука!

Матвей прикинул, что же может ждать этого Сивко в ЧК, — по-любому получалось, что ничего хорошего.

— Шлепнут гада товарищи! Всенепременно шлепнут, — удовлетворенно кивнул парнишка, потихоньку убрался с места импровизированного судилища и нехотя побрел домой.

Вечером отец долго курил, окутываясь сизым махорочным дымом, тяжело откашливался и матерился вполголоса. Потом оценивающе посмотрел на Матвея и многозначительно заявил:

— Видел? Небось с дружком своим все там облазили-проверили, знаю я вас! Во как нынче: без разговоров к стенке, и весь сказ. Был батюшка — и нет его! Как собаку какую… Потому как новая власть. Сейчас у красных самая сила! А у кого сила, тот завсегда в сапогах и с выпивкой-закуской, понял? То-то же! К красным тебе прибиваться надо. Вот еще годок дома побудешь, на шее моей посидишь, а там и с богом — в город поедешь! Может, к делу какому и определишься… Нынче уж куда соваться-то — зима на носу. Вот весной отсеемся, потом сенокос, опять же, уборка — поможешь! Ну, а опосля уборки и дуй аж в самый Воронеж — держать не стану…

— Ешь давай, пролетарий! А отощал-то, не приведи господь! — Федот Миронович недовольно хмыкнул и кивком указал на холщовую тряпицу, расстеленную на траве. На импровизированной скатерке темнела половина краюхи хлеба, солидный шматок сала и большая луковица, весело отсвечивающая красновато-золотистым боком. — Что, не балуют вас харчами? Как же вы тогда работаете? Эх, пролетарии, мать вашу в душу…

— Да так и работаем, папаша. — Матвей, стараясь не терять солидности, деликатно прихватил ноздреватый ломоть пахучего хлеба, сверху положил пластик сала и, жмурясь от удовольствия, отхватил зубами чуть ли не половину. Прикусил крепко присоленный кружочек луковицы и, не в силах оторвать взгляда от оставшейся краюхи, без особого интереса спросил: — А вы, смотрю, там не голодаете! Как сейчас в деревне-то нашей? Ну, и вообще?

— Да всяко бывает. — Отец выудил из внутреннего кармана потрепанного пиджака бутылку, зубами вытащил скрученную из тряпки пробку и сделал пару больших глотков. Шумно выдохнул, сплюнул и принялся скручивать цигарку. Прикурил с помощью самодельного кресала, затянулся, выдохнул облако махорочного дыма и повторил: — Да, по-всякому бывает. Я ж теперь в сельсовете — комбеды-то у нас давно распустили.

— Так это ж еще при мне было — в восемнадцатом, по-моему, в декабре, — с набитым ртом невнятно напомнил Матвей.

— Ну да, при тебе, верно. Так сейчас вовсе дела никуда! Вроде и белых прогнали, а что-то лучшего не видать. Опять же, банды — то одна, то другая! Эти-то еще хужей белых! В девятнадцатом через нас и Мамонтов пролетал с казаками своими, и этот… как же его… а, Шкуро! Так мы тогда всем сельсоветом заховались — только нас и видели! Так толку-то? Всю жизнь-то прятаться не будешь. Вот и получается: власть вроде и наша, а то одного подстрелют, то другого. Леонтия-то Устинова помнишь? Так прям за околицей и ухайдакали! Вдарили с обреза — и нет Леонтия. Меня вот пока Бог миловал… А так ничего живу — грех жалиться! И харчей хватает, и одежонки всякой. Голова была б — хлеб и стакан завсегда при нас будут! Ты-то что делаешь? В комсомолию ихнюю вступил небось?

— Вступил, — важно кивнул Матвей и, не в силах преодолеть искушения, несмело спросил: — Папаша, я еще кусочек съем? Ничего?

— Да ешь, ешь, ничего… Вас-то бандиты не трогают, или как?

Страница