Аденауэр. Отец новой Германии - читать онлайн книгу. Автор: Чарлз Уильямс cтр.№ 111

Разумеется, аденауэровская команда позаботилась о том, чтобы визит получил должное освещение в немецкой прессе. Осенью предстояли выборы, и описание того, как Аденауэра принимали в США, былокозырной картой в избирательной кампании. В конце апреля Боннский и Парижский договоры были наконец ратифицированы и бундесратом. С избирательной реформой, правда, пока так ничего и не получалось, но в остальном все, с точки зрения Аденауэра, шло как нельзя лучше.

Все чуть-чуть не испортил Черчилль. Вообразив себе, что со смертью Сталина открылись новые перспективы на установление прочного мира, он выступил с инициативой безотлагательного созыва совещания трех держав — Соединенных Штатов, Великобритании и Советского Союза на высшем уровне.

Его речь в палате общин 11 мая, где он изложил эту идею, изобиловала возвышенной риторикой, рискованными историческими параллелями и некоторыми явными ляпами. Готовя ее текст, он проигнорировал советы высших чиновников Форин офис, таких, как Пирсон Диксон, Уильям Стрэнг и Фрэнк Робертс, оставил без внимания возражения американцев и даже не позаботился заранее проинформировать французов, которые и без того восприняли свое исключение из круга участников предполагавшегося саммита как глубокое оскорбление. Впрочем, о предстоящем демарше премьера не знал даже его министр иностранных дел Антони Иден, который в это время лежал в больнице по поводу удаления камней из желчного пузыря.

Разумеется, Черчилль в своей речи постарался уверить западных немцев, что их не собираются бросить на произвол судьбы и что они «не перестанут быть хозяевами своих судеб в рамках тех соглашений, которые мы и другие страны НАТО заключили с ними». Тем не менее глубинный смысл идеи Черчилля был ясен: он выступал, как это сформулировал Пирсон Диксон, за «объединенную и нейтрализованную Германию», и ему было глубоко наплевать на французов, на западногерманские выборы, на проблему ратификации договора о ЕОС и не в последнюю очередь на мнение своих собственных экспертов.

Так случилось, что через четыре дня после сенсационной речи Черчилля в палате общин, 14 мая, Аденауэр прибыл в Лондон с двухдневным визитом. Он никак не высказался по поводу новых идей британского премьера. За него это сделал, разумеется, в конфиденциальном порядке Бланкенхорн. 15 мая он имел доверительную беседу с восходящей звездой Форин офис, Коном О'Нилом, где откровенно рассказал ему о крайне негативном отношении своего шефа к черчиллевской инициативе. В отсутствие Идена, однако, никто в английском внешнеполитическом истеблишменте не мог сказать но данному поводу чего-либо внятного. Чтобы разрядить обстановку, американский президент предложил, чтобы вначале была проведена встреча на высшем уровне глав правительств западных держав. Это был удачный ход, но он не мог полностью компенсировать ущерб от демарша Черчилля; общее мнение сводилось к тому, что британский премьер хочет воспрепятствовать завершению процесса ратификации договора о ЕОС. Итальянский премьер де Гаспери обвинил Черчилля даже в том, что из-за этой речи ему не удалось добиться абсолютного большинства голосов на всеобщих выборах, пришедшихся как раз на это время.

Все изменилось в мгновение ока, когда мир узнал новость о восстании рабочих в Восточной Германии. События, начавшиеся в Берлине 16 июня и достигшие апогея на следующий день, когда вся ГДР была охвачена стачками и уличными беспорядками, были вызваны своеобразной комбинацией либерального «нового курса», объявленного незадолго до этого СЕПГ и грозившего политической смертью ее лидеру Вальтеру Ульбрихту, и жесткими мерами по повышению производственных норм и снижению расценок, введенными по инициативе того же Ульбрихта. Чем тот руководствовался, фактически провоцируя массовое возмущение, до сих пор не ясно, но последствия не заставили себя ждать. Вмешались части Советской Армии, дислоцированные на территории ГДР, мятеж был подавлен, однако коммунистический режим в Восточной Германии явно обнаружил свою внутреннюю слабость и непрочность.

Аденауэр поначалу попытался осторожно отмежеваться от прямой поддержки повстанцев, ограничившись выспренними заверениями солидарности с ними, которые он, не скупясь, рассыпал в своей почти что траурной речи в бундестаге. Логика его была понятна: западные союзники решили не вмешиваться, значит, и Аденауэру не следует высовываться. Однако Ленц убедил его в том, что ему надо все-таки поехать в Берлин, город, где разыгрались главные события восстания, иначе он может проиграть выборы. Аденауэр так и сделал; он какое-то время постоял вместе с толпой, насчитывавшей около ста тысяч человек, перед Шенебергской ратушей в Западном Берлине, приняв участие в коллективном молебне за упокой тех, кто пал в борьбе с коммунистическим режимом. Это была не самая активная роль из тех, что ему довелось играть.

Вообще говоря, события в ГДР оказались для Аденауэра буквально даром небес. «Нейтрализм», «нейтрализация» стали теперь чуть ли не бранными словами, идеи, нашедшие отражение в черчиллевской речи 11 мая, были безнадежно скомпрометированы. Вдобавок у самого ее автора 24 июня случился сильнейший инсульт, так что амбициозный проект возрождения «большой тройки» почти автоматически сошел с повестки дня. Аденауэра ждала еще одна приятная новость: свободные демократы наконец согласились на компромиссный вариант избирательной реформы. Пропорциональная система осталась в неприкосновенности, но партии, набравшие менее пяти процентов голосов избирателей, лишались' нрава представительства в бундестаге. Это было далеко не то, к чему канцлер стремился — установлению фактически однопартийного режима, но на первое время годилось. Мелкие партии, которые должны были стать главными проигравшими от этой реформы, устроили громкую кампанию протестов, но это не помогло: соответствующие изменения в законодательстве были одобрены бундестагом и вступили в силу.

Теперь можно было назначать и конкретную дату выборов. 30 июня она была названа: 6 сентября 1953 года. Избирательная кампания обещала стать тяжелым испытанием для правительственной коалиции, и Аденауэр решил взять трехнедельный отпуск. Он провел его в своем любимом отеле в Бюлерхоэ. Специальная команда врачей следила за тем, чтобы он набрал оптимальную форму — физическую и интеллектуальную — к началу предвыборной гонки. Ему было семьдесят семь лет, но британский дипломат Гарольд Никольсон, который до этого виделся с Аденауэром только раз — в 1928 году в Кёльне, — был поражен тем, как мало изменился внешне с тех пор его тогдашний знакомый: но его словам, он выглядит «минимум лет на двадцать моложе своего возраста».

Перед самым уходом в отпуск канцлер сделал свой первый ход в избирательной борьбе: ко всеобщему удивлению, он повторил свой прошлогодний призыв к созыву конференции четырех держав-победительниц по вопросу о воссоединении Германии. Разумеется, этот призыв был поддержан депутатами всех фракций бундестага; не все обратили внимание на формулировку мандата предложенного форума, которая была неприемлема для советской стороны, в чем Аденауэр, естественно, прекрасно отдавал себе отчет. Чтобы подчеркнуть серьезность своего демарша, Аденауэр даже отправился в Вашингтон, чтобы лично представить свой план на рассмотрение проходившей там конференции министров иностранных дел США, Англии и Франции. Они были слегка ошарашены неожиданным поворотом в позиции Аденауэра, но с помощью разъяснений, которые им дал Бланкенхорн, они наконец все поняли: одно из предварительных условий для проведения конференции «четверки» заключалось в том, что она должна быть тщательно подготовлена, другими словами, могла состояться только после проведения выборов в ФРГ; налицо был, следовательно, обычный предвыборный пропагандистский трюк.