Дорога к свободе. Беседы с Кахой Бендукидзе - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Федорин cтр.№ 143

Самый красивый пример, как распадалась вертикальная интеграция, – это морские перевозки. Процесс продолжался пятьсот лет. Если во времена Колумба вы хотели быть в этом бизнесе, что вы должны были делать? Как правило, это был фонд private equity, который собирал деньги. Оттуда возникло коммандитное товарищество… ^[124]

ВФ: Вообще-то судоходство работало по такой модели еще в Древнем Риме.

КБ: Во времена Колумба это была массовая модель. И возникла даже правильная юридическая форма – отточенная, стандартизованная. Я собираю деньги в разные формы товарищества, придумываю и строю корабль, нанимаю экипаж, становлюсь капитаном, веду его на Малабарский берег, покупаю пряности и везу их, не знаю, в порт Лиссабона.

ВФ: Не забывайте еще и про военную составляющую.

КБ: Да, может быть, на мне еще и военная сила. Сами себя охраняем. «Вооруженный двадцатью пушками торговый корабль» – фраза, лишенная сейчас содержания, из описания морского боя у Сицилии. Или: «Пять английских торговых кораблей разбили вражескую эскадру».

Приезжаю в Лиссабон, там все свои пряности продаю, деньги делю среди инвесторов, сам зарабатываю. Эта модель выглядит очень естественной: ребенок, начитавшийся Синдбада-морехода, подумает, что так и надо действовать. Но ничего же этого не осталось. Одни люди проектируют корабли, другие их строят, третьи ими владеют, четвертые берут их во фрахт. Вы можете зафрахтовать корабль без экипажа, а экипаж взять целиком у крюинговой компании. Есть грузовладельцы, есть шипчандлеры, погрузчики, стивидоры… Поскольку это очень глобализованный рынок, на котором копейка легко считается и надо быть конкурентным, то все это стало распадаться, распадаться, распадаться, распадаться…

В мире не осталось судоходной компании, которая была бы полностью вертикально интегрированной. Есть судовладельцы, которые не отдают корабли во фрахт, а сами ими оперируют. Плюс – у них свой экипаж. Все, дальше эта интеграция уже не идет.

А что такое университет? Я сам проверяю людей, которые будут у меня учиться (хотя тут уже началась эрозия), потом их чему-то учу, потом проверяю, как они это все выучили, параллельно я еще веду исследования в этой области и проверяю знания тех, кто учит, присуждая им докторские степени… Очень сильно интегрированная модель, и более того, вся регуляция настроена на ее защиту. Возникла целая идеология – мол, как это может быть, что университеты не ведут исследования, из-за этого падает уровень знания. Лабуда это все. Это просто такая защитная реакция – поскольку ученые умные, они обманывают всех остальных.

ВФ: В России все разговоры об исследовательских университетах, как я понимаю, были реакцией профессуры на слишком большую почасовую нагрузку.

КБ: Это такой способ финансирования образования. Англия тоже дает университетам много денег на исследования и недоплачивает за то, что они учат студентов. Сейчас там высшее образование переводится на платную основу. Еще десять лет назад год обучения там стоил тысячу фунтов. Сейчас, по-моему, – 9000. Или как образование в американских state universities в Америке: они должны за 4000 долларов дать образование, которое вообще-то стоит 20 тысяч, но вам что-то штат доплачивает плюс гранты, пятое-десятое…

Эта отрасль мутная во всем, потому что в ней какая-то святость. «Знания, мы даем знания!»

ВФ: Секулярная религия.

КБ: Как говорит один мой знакомый: «Такой бизнес хороший – образование и здравоохранение, ты берешь деньги и еще тебе говорят спасибо». Но образование даже лучше, потому что конечным итогом здравоохранения является мертвый человек, как бы хорошо его ни лечили. На врачах (это не касается окулиста и дерматолога) и на всей медицинской системе – каинова печать, потому что их клиенты в итоге умирают. А клиенты образовательной системы – это, как правило, молодые ребята. Они выходят из образовательной системы окрепшими, с горящим взглядом, что и создает эту сакрализацию.

Этот сектор во всем мире борется за то, чтобы его не трогали. Очень многие профессора доказывают, что MOOC [Massive open online courses] – это полная ерунда, ну разве можно там воспитать кого-то стоящего. Один российский деятель написал: «Я посмотрю, когда будет спроектирован первый самолет человеком, который учился по интернету». А вот я хотел бы посмотреть на первый самолет, который будет спроектирован человеком, окончившим педагогический институт Мухосранска. Но он же существует, этот институт. Поэтому, чтобы не посягать на самое святое, на которое посягнет кто-нибудь через двадцать лет, могу сказать, что по крайней мере в пределах двух сигм ^[125] – 80 % образования вполне может быть замещено во многих отраслях онлайн-образованием. Притом что само интернет-образование будет развиваться. Там есть серьезная проблема валидации, есть отрасли – например, химия, где вы все же должны учить человека в лаборатории что-то из пустого в порожнее переливать и если он этого не умеет, то он может очень хорошо знать теоретическую химию, но этого недостаточно.

ВФ: Вы имеете в виду все экспериментальные науки.

КБ: Да. Плюс многие естественные науки, например медицина, где онлайн вы все не сделаете. А вот программированию можно научиться онлайн. Существуют очень хорошие программисты, которые все свои знания получили не путем общения с людьми вживую, а путем общения через компьютер или с компьютером. Недостаток идеи afordable excellence в том виде, в котором я ее продумывал, состоял в том, что он эту революцию не вполне учитывал.

ВФ: MOOC, конечно, разрушают действующую модель, пользуясь ее слабостью и неповоротливостью, но пока это выглядит как чистое паразитирование. Видно, как съедаются деньги у других, но не видно, как там зарабатываются деньги. Это как в случае с прессой: Google забрал львиную долю рекламных доходов, при этом общий размер рекламного пирога сократился.

КБ: Сократился. Но для потребителя это безусловный плюс.

Представьте себе, что каждый будет сам готовить себе напиток типа Coca-Cola, включая производство баночек. Насколько вырастут издержки у всех? Я думаю, что разница – порядок.

Затраты на образование составляют несколько процентов глобального ВВП, допустим 5 %, надо проверить, сколько. К концу технологической революции они будут составлять 1–2 %. В итоге за образование будут платить либо люди, но очень мало. Либо государства – но очень мало. Это замечательно. Возможен вариант, когда общество в целом – неважно, государство или люди – будет платить столько же, но получать за эти деньги гораздо больше. То есть получать другой уровень качества…