Керенский - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Федюк cтр.№ 104

Керенский вел себя настолько вызывающе, что получил выговор даже от стенографистки, записывавшей встречу. Княжна Туманова в этом качестве работала еще в Государственной думе и на правах старой знакомой не слишком церемонилась с премьером: "Мне стыдно за вас, Александр Федорович, за ваше обращение с комиссией". Вряд ли это очень смутило Керенского. Его знаменитые истерики давно уже были частью его образа. Но вот что интересно: каждый раз, изучая обстоятельства того или иного шумного скандала, затеянного Керенским, ловишь себя на мысли, что вся сцена была им тщательно разыграна. Чаще всего Керенский использовал этот прием для того, чтобы уйти от прямого ответа на больной для него вопрос. Несколько минут крика, поза человека, оскорбленного в лучших чувствах, — и обескураженный собеседник забывал, что он хотел спросить.

В данном случае Керенскому явно не хотелось углубляться в подробности корниловской истории. Он понимал, что его поведение может быть истолковано как прямая провокация. В начале 1918 года скрывавшийся от большевиков экс-премьер нашел время для того, чтобы отредактировать в благоприятном для себя духе свои показания перед комиссией Шабловского. Под названием "Дело Корнилова" они были выпущены отдельной книжкой в самый разгар Гражданской войны. Удивительно, но и позже Керенский чаще винил в своих неудачах Корнилова, а не Ленина. Причина этого просматривается довольно легко — приверженцев большевизма в кругах русской эмиграции практически не было, а вот сторонников Корнилова — более чем достаточно. Бегство от большевиков Керенскому бы простили, предательство же Корнилова не простили никогда.

Идея созыва совещания, на котором были бы представлены все демократические силы страны, была выдвинута ВЦИКом на заседании 31 августа 1917 года. За образец было взято еще не забытое Государственное совещание в Москве, но на этот раз в участии было отказано всем общественным и политическим организациям несоциалистического толка. Это было принципиальное отличие. Если Московское совещание собирали под лозунгом создания общенационального фронта, то новая конструкция могла лишь усугубить раскол в обществе. Безапелляционно записав все буржуазные элементы в разряд "корниловцев", лидеры ВЦИКа тем самым подталкивали Россию к гражданской войне.

Разработанные на скорую руку нормы представительства на совещании вызывали большие вопросы. Из общего количества мест 150 предполагалось отдать Советам рабочих и солдатских депутатов, столько же — крестьянским Советам, 150 мест — кооперативам, 100 — профсоюзам, 84 — полковым и армейским комитетам, 50 — земствам, а остальное (в лучшем случае по десять мест) — железнодорожному, учительскому союзам, союзу служащих, казачьим организациям и т. д.

Немедленно начались споры: городские думы и земства потребовали увеличения представительства, под их нажимом первым было выделено 300 мест, вторым — 200. С 300 до 460 человек была увеличена доля делегатов от Советов. В итоге число участников совещания выросло до полутора тысяч. Для такого количества людей трудно было подобрать помещение. После долгих поисков выбор пал на Александринский театр.

Открытие Демократического совещания было намечено на 14 сентября 1917 года. Прошел всего месяц со времени Государственного совещания в Москве, и могло показаться, что история повторяется снова в мельчайших подробностях. Вновь театральный зал, бархат кресел и золоченые ярусы. Вновь гигантская масса публики, шум и спертый воздух. Разве всё было беднее и грязнее. На сцене стоял длинный стол президиума, по бокам которого в виде украшения были установлены две кадки с пальмами. К столу был прикреплен плакат, где большими буквами было написано "Не курить!".

Заседание началось в полшестого вечера — почему-то все созданные революцией органы власти тяготели к ночным бдениям. Открыл заседание Чхеидзе. Его речь была пронизана пессимизмом. За полгода революции Россия скатилась к пропасти. "Вместо скачка в царство свободы мы сделали скачок в царство анархии". Стране нужна ответственная власть, способная предотвратить новые контрреволюционные выступления. Чхеидзе еще был на трибуне, когда в зале появился Керенский. Еще недавно это было бы встречено овацией, сейчас по залу прошел только легкий шумок.

Впрочем, когда Керенский попросил слова, это, как и прежде, вызвало оживленные аплодисменты. Окрыленный поддержкой, Керенский начал свою речь. Он построил свое выступление по обычным канонам, но не учел, что публика в зале совсем не та, к которой он привык. Керенский пытался апеллировать к аудитории, подталкивая ее к нужной реакции. До сих пор это срабатывало безотказно, но на этот раз все пошло вкривь и вкось.

"Временное правительство поручило мне приветствовать настоящее собрание, — начал Керенский, — но я не могу говорить, прежде чем не почувствую, что здесь нет никого, кто мог бы мне лично бросить упреки и клевету, которые раздавались в последнее время". Керенский не успел кончить фразу, как из зала раздались громкие крики: "Есть! Есть!" Начался шум, и председательствующему Чхеидзе с трудом удалось навести порядок.

Керенский был явно растерян, но ему оставалось только делать вид, что он ничего не замечает. "Позвольте мне в кратких чертах изложить то, что называется корниловщиной, и то, что, я могу сказать по праву, было мной вскрыто и уничтожено". Немедленно из зала раздались крики: "Не вами, а демократией и Советами!" Керенский попытался взять примирительный тон: "Да, демократией, так как всё, что я делал, я делал ее именем". По словам Керенского, о готовящемся заговоре он знал за месяц. "Я знаю, чего они хотели, потому что, прежде чем искать Корнилова, они приходили ко мне и предлагали этот путь". "Кто приходил?! Кто предлагал?!" — закричали из зала. Керенский смешался, что происходило с ним крайне редко. Он почти скороговоркой повторил уже известный всем по газетам рассказ о визите Львова.

Казалось, оратор забыл, что он собирался говорить. Керенский уже было повернулся, чтобы уйти с трибуны, но после секундного колебания вновь обратился к залу. Теперь он говорил о растущей анархии, о немецкой угрозе, о попранной свободе. Из зала в ответ кричали: "А смертная казнь?!" Керенский не выдержал: "Я говорю вам, кричащим оттуда: подождите сначала, когда хотя бы один смертный приговор будет подписан мною, Верховным главнокомандующим, и я тогда позволю вам проклинать меня". Нельзя не увидеть искренности этих слов, но как оратор Керенский позволил себе недопустимый промах — он начал оправдываться перед слушателями. Видимо, почувствовав это, он закончил выступление уже на другой ноте: "Когда я прихожу сюда, я забываю всю условность положения, то место, которое я занимаю, и говорю с вами как человек. Но человека не все здесь понимают, и тогда я скажу вам тоном власти. Кто осмелится покушаться на свободу республики, кто осмелится занести нож в спину русской армии, тот узнает власть Временного правительства, правящего доверием всей страны". ^[383] Керенский сошел с трибуны под аплодисменты публики, но это была не прежняя восторженная овация, а нечто весьма напоминающее обструкцию. Этот раунд он проиграл и вполне понимал, что произошло.