Время повзрослеть - читать онлайн книгу. Автор: Джеми Аттенберг cтр.№ 21

— Прогуляйся сам, — заявила она, — и ее возьми с собой. Видеть вас не могу. — Она указала на дверь. — Уходите.

Я вздрогнула, как загнанный зверек, и поднялась. Джозайя молниеносно встал на ноги. Вместе мы покинули квартиру.

— Давай чего-нибудь выпьем, — предложила я.

Мы зашли в бар, расположенный через несколько кварталов, со старомодной люминесцентной вывеской в окне. В музыкальном автомате половина песен была в стиле инди-рок, другая половина — блюзы. Тут еще были бильярдный стол, мишени для дартса, посетители в основном поляки. Мы взяли виски и пиво. Я съела целую тарелку бубликов и заказала еще одну. Я хотела, чтобы он рассказал мне всю правду, вот только о чем — я не знала.

А он рассказал о своем детстве, о том, как он рос среди сектантов. О том, как они изучали Библию целыми днями, неделями, месяцами. Постоянное безденежье, привычный голод. Он стал красивым юношей с волосами, отросшими до талии. Отец отпустил его, когда Джозайе исполнилось пятнадцать. Члены его семьи теперь разбросаны по всей Южной Америке. Он одновременно любил и ненавидел свою фанатичную мать.

— Я разговариваю с ней раз в год на ее день рождения, — сказал он. — И после всего, что я пережил, она продолжает спрашивать меня, когда я вернусь домой.

— Знакомая песня, — ответила я.

— Ты думаешь, что Фелисия сложный человек, но я видел и хуже, — произнес он.

— Я не говорила, что она сложный человек, — возразила я.

— А я сказал, — заявил он, и мы оба рассмеялись, но мне кажется, каждый смеялся над своим.

Мы вернулись домой, пьяные, шумные, взвинченные, но все равно более спокойные, чем раньше. В квартире никого не было. Кто знает, куда могла пойти Фелисия? «Это ловушка, — подумала я. — Даже не вздумай обнимать его перед сном». Я гордо прошла в свою комнату одна. «Молодец, ты поступаешь правильно, — говорила себе я. — Хоть раз ты воздержалась от того, чтобы переспать не с тем мужчиной».

Но с таким же успехом я могла сделать с ним это: забраться на него, оседлать его, просунуть руку ему между ног. Потому что один взгляд может значить столько же, сколько секс. Фелисия пришла в три часа ночи, пьяная. Она постучала в дверь гостевой комнаты. Сперва она была мягкой, веселой, хоть и материлась, а после стала громкой и грубой. Она издевалась надо мной и говорила вещи, которых я не понимала, пока в конечном итоге она не открыла дверь и не произнесла одно шипящее, зависшее в воздухе слово: «Проваливай».

На следующий день я ушла. Я села на поезд и вернулась в Нью-Йорк. У брата была вечеринка по случаю новоселья; он съехался со своей умной, хорошенькой и уравновешенной девушкой, работающей редактором в журнале. Были приглашены все члены его группы, а я сильно напилась и у всех на глазах подцепила одного из них, сбежала с ним с вечеринки. Видимо, мне хотелось испортить то, что еще не было испорчено. Несколько дней мы шатались с ним по городу, пока не устали друг от друга. Из его спальни я в отчаянии позвонила маме.

— Слышала, ты ходячая катастрофа, — сказала мама.

— А я слышала, что ты ходячая катастрофа, — сорвалась я.

Она вздохнула.

— Ты все еще можешь вернуться домой, — сказала она. — Ты всегда можешь вернуться домой.

Но я не хотела жить в Нью-Йорке, не тогда. Вместо этого я уехала обратно в Чикаго. Был май, мне следовало отчитаться в магистратуре о своих дальнейших планах. Однажды я зашла к Мэттью и осталась у него. Я ничего не рассказывала о своей жизни, своей правде, своей реальности. Он позволил мне свернуться калачиком возле него и сидел рядом, пока я просто дышала. Никто из нас не выходил из квартиры несколько дней. Он не мог бросить работу, поэтому продолжал рисовать дома. Его квартира пропахла терпентином. Однажды утром я наблюдала за тем, как он работал, его лицо выражало особенное спокойствие, и я почувствовала дикую зависть, зная, что никогда не испытаю ничего подобного. Именно в тот момент я осознала: я понятия не имею, что происходит с моей жизнью, но уверена, что больше не хочу рисовать. На следующее утро я ускользнула из дома Мэттью, села в очередной поезд и долго ехала домой в Нью-Йорк. Я совсем перестала рисовать. Я получила работу в рекламе. Я постарела. Наверное, повзрослела. Я никогда не оглядываюсь назад, за исключением моментов, когда я просто не могу перестать о нем думать.

Я могу рассказать о тех временах что-то достойное внимания, хотя поняла это только сейчас. Никогда раньше я не думала о смерти. Никогда не переживала из-за умирания. Я всегда думала только о том, как быть живой.

После непродолжительной болезни скончалась Бетси — подруга моей матери и закоренелый радикал. Воспаление легких, сепсис — и дело с концом.

— Надеюсь, я не буду долго мучиться, — сказала мама.

— Давай не будем говорить о твоей смерти, — запротестовала я, хотя думала так же. Так было бы лучше для нас обеих.

Похороны организовали скромные, и было в них что-то незаконное, связанное с прахом Бетси и проникновением ночью в полнолуние на пристань Шипсхед Бэй. Мама отказалась в этом участвовать, заявив: «Я слишком стара, чтоб прыгать через забор». По ее словам, в итоге никого не задержали. Спустя пару недель в городе должна была состояться публичная поминальная служба, на которой маму попросили произнести речь, и она пригласила меня пойти с ней. До этого я присутствовала на поминальной службе всего один раз в жизни, двадцать пять лет назад, когда умер отец.

— Чем старше становишься, тем больше привыкаешь к таким вещам, — сказала мама.

— Только об этом и мечтала, — ответила я.

— По крайней мере ты не виновник торжества, — парировала она.

На работе я взяла отгул, — что в последнее время делала часто, — сославшись на смерть родственницы. Как ни старайся, а уж со смертью не поспоришь. Начальник уже почти махнул на меня рукой — почти! — и все же мысль о том, что вместо меня придется взять кого-то на должность, с которой я отлично справлялась лет десять, не давала ему покоя. Нельзя же просто взять и удалить все у меня из головы и вложить это в чью-то другую голову. Да и не похоже, чтобы мое отсутствие сказывалось на работе, — отчасти потому, что сейчас я могла выполнять ее хоть с закрытыми глазами. Однако весь трепет, связанный с совершенствованием своих навыков, давно остался в прошлом: совершенство само по себе навевает скуку; интерес вызывает только путь к нему.

— А ты сделала… — начал было начальник.

Конечно, все готово. Все всегда готово.

Он задумчиво постучал ручкой по столу и вдруг вспомнил, как следует вести себя в подобных ситуациях.

— Сожалею о твоей утрате.

— Это больше касается моей матери, — ответила я. — Умерла ее лучшая подруга. Ее звали Бетси. Для мамы она была героиней.

«Героиня» — не самое подходящее слово, но я не смогла придумать ничего лучше, чтобы объяснить особенности их отношений. Они были лучшими подругами, но Бетси, будучи старше, скорее играла руководящую роль.