Черно-белый танец - читать онлайн книгу. Автор: Анна и Сергей Литвиновы cтр.№ 63

– Я понял.

– Понял? Хорошо. Ну ладно, будем считать, что на сегодня ты наш с Геннадием допрос закончил, – следователь опять деланно рассмеялся. – Ну, давай, бумажонку-то подписывай.

Воскобойников протянул Арсению бумагу – «договор с нечистой силой», как тот успел окрестить ее про себя. Протянул и ручку – простую шариковую, за тридцать копеек. Весь вид Воскобойникова (а также вид вроде бы равнодушно отвернувшегося Геннадия) говорили, что не происходит ничего особенного: так, пустая формальность. «А, может, и в самом деле пустая формальность?»

И Арсений положил лист на журнальный столик, среди фужеров и лимона – и подписал.

– Чудненько, – проговорил следователь, немедленно выхватил бумажку и передал равнодушному Геннадию. Его выдавала только некоторая поспешность в движениях. Геннадий немедленно спрятал расписку в дипломат.

– Если что – как мне вам звонить? – спросил Арсений.

– А нам не надо звонить, – ответствовал Воскобойников. – Если понадобишься, мы сами тебя найдем. Я найду или Геннадий. Коньячку махнешь на посошок?

– Нет, благодарствуйте.

– Ну, а мы еще посидим, выпьем. Приятно было снова повидаться в менее официальной, чем четыре года назад, обстановке.

Следователь выглядел повеселевшим. То ли его грела мысль, что сейчас они с Геннадием спокойно, без помех уберут остаток коньяка, то ли он радовался, что комитет в своей отчетности обрел в лице Арсения новую единицу в графе «негласные сотрудники».

Однако Арсений не знал и предположить не мог, что Воскобойников радуется и потому, что у него есть еще один подозреваемый, и самый серьезный – Иван Саввич Боровко. А он о нем даже ни словом в разговоре с Челышевым не упомянул.

Ивана Саввича Боровко, когда-то работавшего вместе с Капитоновыми, отсидевшего по навету последнего в сталинских лагерях, на всякий случай продержали в восемьдесят пятом полгодика на принудительном лечении. Теперь Боровко проживал себе спокойно на пенсии в подмосковном городе Загорске. И еще вдобавок поддерживал контакты со всякой швалью – с Межрегиональной группой, с академиком Сахаровым и женой его Боннэр, с «хельсинской группой»…

«Да, Боровко, – подумал следователь. – Вот кто реально мог зарезать тогда, четыре года назад, кандидата в члены ЦК Егора Ильича Капитонова и его супругу. И как полезно было б, когда бы именно этот Боровко их зарезал!… Какая при этом интересная выстраивалась бы комбинация: сумасшедший убийца – в компании с демократами всех мастей!…»

Но ни о чем об этом Воскобойников Арсению не сказал. Он сдал парню, в обмен на подписку о сотрудничестве, пустышку: никому не нужного охранника-пенсионера с дикой фамилией Сивоглотов, да давно забытого всеми шофера Валентинова… Кому они, право, нужны – отработанный материал, ложные следы!…

…Арсений вернулся домой около четырех. Накупил по пути продуктов.

Дома у него было пусто, прибрано, чисто. Раскладушка собрана. Белье лежит аккуратной стопкой. Стол снова переехал на место, на кухню. Посуда вымыта и составлена в шкафчик. Но в квартире – никого нет. А на кухонном столе лежит короткая записка:

Я не могу быть с тобой. Вернулась к мужу. Прости, Сеня.

Чего-то подобного он ожидал. Но, черт возьми, так просто он сдаваться не собирался.

Следить за Настей оказалось легко.

Ровно в восемь утра Николенька вывел маму во двор. Именно – он, и именно – вывел. Настя шла не спеша, задумчиво – а малыш тянул ее за руку, торопил, теребил, сыпал тысячей детских вопросов:

– Мам, а почему самолет, когда летит, крылышками не машет? Птицы – вон как машут, – Николенька тыкал пальчиком в ленивую ворону.

– Не показывай пальцем! – сердилась Настя. – У него внутри – мотор, за счет него и летит.

– Но у птицы – тоже мотор, раз у нее сердце есть, – сердился мальчик. – Ты сама говорила, что сердце – это вечный двигатель.

Сеня (он шел за ними в пяти шагах) не удержался от улыбки. Ну и морока с неразумными чадами! Как вот ему объяснить? Интересно, что Настя придумает…

Но той сегодня было явно не до объяснений.

– Николай, не шуми. Я тебе дома в детской энциклопедии про самолет прочитаю.

– Ага, не знаешь, – констатировал мальчик. – А еще в университете учишься!

– Коля, прошу тебя, помолчи, – взмолилась Настя. – У меня голова болит…

– Это от коньяка, – со знанием дела заключил ребенок. – Я видел, как ты вчера коньяк пила.

А Сеня снова улыбнулся: молодец, Николенька, – зубастый парень. Весь в отца…

Продолжение диалога он решил не слушать: и так подошел слишком близко. Как бы Настя случайно не обернулась – или шустроглазый сынок его не приметил.

Сеня замедлил шаг и теперь наблюдал за Настей издали. Видел, как она провела мальчика через калитку детского садика… как минут через десять вышла обратно – но не одна, а в компании толстой тетки.

«Только тебя мне не хватало!» – пробурчал Сеня.

Тетка, кажется, куда-то Настю звала. Жестикулировала, махала рукой в сторону ряда магазинов. Но Настя – повезло ему! – отрицательно покачала головой, распрощалась с родительницей и направилась в сторону дома.

Тут Сеня ее и подстерег. Подкрался сзади, взял под локоток:

– Одну минутку, гражданочка…

«Гражданочка» резко обернулась.

– Опять ты! Что за глупые шутки!

Голос звенел от гнева. Но в глазах – и тут Сеня не ошибался – пряталась радость.

«Вот дуры бабы, – подумалось ему. – Она же рада мне, как пить дать – рада! Но никогда в этом не признается…»

Он покорно сказал:

– Извини, если напугал… Нам надо поговорить. Ты сейчас свободна?

– Нет, – отрезала Настя. – И говорить нам тоже не о чем. Я все тебе написала. Вчера.

«Ну, поуговаривай меня еще», – перевел Сеня то, что она на самом деле имела в виду.

– Слушай, а я тоже не знаю, почему самолет крыльями не машет.

– Подслушивал! – вспыхнула Настя.

– А что мне еще оставалось? Как иначе сына-то видеть?! В гости ты меня не зовешь. А из моего дома – убегаешь…

– Слушай, Сеня: что тебе надо?

– Тебя, – нагло ответил он. – Тебя – вместе с Колькой.

Настя отвела взгляд, пробормотала:

– Ну, этого тебе не видать.

Он будто не расслышал. Сказал задумчиво:

– А знаешь, Настя, я ведь тебе там, в лагере, каждый вечер спокойной ночи желал. Думать о тебе – не хотел, письма твои – рвал. Но когда засыпал – в том состоянии, когда уже мысли плывут – каждый раз говорил про себя: «Спокойной ночи, Настенька».