Хроника смертельной весны - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Терехова cтр.№ 14

— Смотри, не лопни от злости, — отозвался он.

Некоторое время они молчали. Бриджит сверлила его злобным взглядом, а он делал вид, что читает журнал. Прошло минут пятнадцать, прежде чем Десмонд соизволил обратить на нее внимание:

— Уверен, тебе нужен секс. И сразу полегчает. После стольких лет-то в тюряге…

— Что? — она была так ошарашена, что сразу не поняла, о чем он говорит, а когда поняла, залилась краской. — Ты себя предлагаешь?

— Еще чего, — его слова звучали серьезно. — Но ты можешь пойти на улицу Сен-Дени.

— Зачем? — растерялась она. — Что это за улица?

— Там снимают шлюх, — пояснил он. — Заодно подзаработаешь. Выглядишь, как «white trash» ^[65] — не мешало б привести себя в порядок. Изабель не очень-то щедра.

Она смотрела на него распахнутыми глазами, которые наливались обидой и непониманием, за что он так оскорбил ее. Он истолковал ее молчание превратно.

— Но если ты стала лесби в тюрьме, то тогда тебе к кортам Роллан Гарос, — продолжал он с издевкой. — Там платят лучше. Это в Булонском лесу. Спустишься в метро и на Насьон пересядешь на девятую ветку в сторону… Ты меня слушаешь?..

Бриджит словно вернулась в детство, когда учитель математики в католической школе, где она училась, перед всем классом обозвал ее шлюхой за то, что она чуть подкрасила тушью светлые ресницы. У нее, в прошлом безжалостного боевика ИРА, предательски задрожали губы.

— Эй! — он впервые внимательно ее оглядел — с головы до ног. — Ты что — плачешь?..

— Еще чего! — Бриджит сцепила зубы.

— Плачешь, — он потер лицо холеной ладонью. — Нервы у тебя — ни к черту. Что тебе делать с такими расшатанными нервами в этой помойной яме?

— Видала я места и похуже, — выдавила Бриджит. — Здесь просто тесно… и неубрано.

— Да я не про эту дыру, — он снова легко вскочил с дивана и оказался рядом с ней — лицом к лицу. — Я про свору убийц, которые называют себя Палладой.

— Сам-то ты кто, — проворчала она, отворачиваясь, чтобы все ж скрыть навернувшиеся слезы обиды.

— Я — убийца, ты же сама сказала. И ты, как я понял, тоже. Но те, которые нас свели вместе — хуже нас. Они прикрываются идеей.

— Что плохого в идее? — Бриджит попыталась отодвинуться. От мужчины пахло приятно, но он внушал ей страх — не потому, что несколько минут назад чуть не убил ее, а потому, что глаза его при этом не выражали ничего — даже злости. Такой взгляд она видела однажды — у Мэри Кармайкл, вернувшейся в камеру после очередного свидания. Только вместо любимого мужа в тюрьму явился адвокат с бумагами о разводе и лишении ее родительских прав.

— Ничего плохого нет в идее, пока ею не начинают прикрывать преступления. И убийства в том числе.

— Во имя идеи стоит умереть! — воскликнула Бриджит. — Мои соратники…

— К дьяволу твоих соратников и тебя туда же. Умри сама за идею, но не убивай других, — буркнул он. — Какого черта, в самом деле! Если надо убить — убей, но не прикрывайся красивыми словами. Это лицемерие. Впрочем, кому я это говорю…

Ничего себе! И вот с этим жутким типом, который заявляет: «Надо убить — убей!», ей предстоит жить! Он же прикончит ее без колебаний, если ему будет… «надо».

Американец с улыбкой наблюдал, как она меняется в лице. Ему удалось напугать рыжую нахалку — отлично! Пусть знает свое место.

— Держись от меня подальше, — посоветовал он резко. — А теперь закрой рот и не мешай мне.

И он вновь плюхнулся на диван и уткнулся в непритязательное чтение.

Конец марта 2014 года, Париж, Репетиционный зал Опера Бастий

— Et encore un coup dès le début, répétez! ^[66] Анна, да соберитесь наконец, чем у вас голова забита?

Анна устало перевела дыхание. Вот уже второй день они бьются над этой поддержкой, а Этьен, балетмейстер, все недоволен. Борис Левицкий, ее партнер, делает страшные глаза, после того, как тот в очередной раз орет «Halte-là!» и картинным жестом вцепляется себе в волосы.

Впрочем, Этьен прав — голова у нее, Анны, действительно забита не тем, чем нужно. Мелочь какая-то, но, как всякая мелочь, объяснения которой нет, она выводит Анну из состояния равновесия. Пару дней назад ее пригласил к себе директор Жоэль.

По обыкновению, он говорил уклончиво, в результате чего запутался сам и внушил Анне безотчетное чувство тревоги.

— Дорогая Анна, — начал он. — Как у вас дела? Вас все устраивает? Получив от Анны традиционно положительный ответ — даже если б ее что-то не устраивало, она бы не стала жаловаться — директор все равно не угомонился. Видимо, он был обеспокоен до такой степени, что словно ее не слышал: — Вы ничего не хотите мне сказать?

Анна заверила его, что у нее все в порядке. Жоэль продолжал коситься на нее с недоверием. — Вы не собираетесь прервать контракт с Парижской Оперой? — наконец выпалил он.

— Ради бога, мсье директор! — взмолилась Анна. — Да с чего вы взяли?

— В связи с предложением, которое вы недавно получили, — промямлил он. — Или получите в ближайшее время. Логично предположить, что вы нас скоро покинете.

— Но я не получала никакого предложения! — возмущено воскликнула Анна. — И даже если б получила — я всегда выполняю взятые на себя обязательства и не подвожу людей, которые были ко мне добры.

— Отрадно слышать, — закивал директор. — Но, насколько я понимаю, от подобных предложений не отказываются.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — Анна начала раздражаться.

— Да? — в голосе директора все еще слышалась подозрительность. — Анна, я умоляю вас! Если вы соберетесь расторгнуть контракт… сообщите мне максимально быстро!

— Вы первый узнаете, — пообещала Анна. — Но, клянусь, не понимаю, о чем вы!..

…Вымотанный танцовщик, в насквозь промокшим от пота трико тяжело дышал, упершись ладонями в колени. Анна, переступая passe-pied ^[67], посматривала на стенные часы — время близилось к пяти, а у нее с утра маковой росинки во рту не было. Но положение примы не позволяло ей жаловаться — так, во всяком случае, она считала. Зато Борис решил, что вполне может пренебречь условностями. — C’est tout! — заявил он. — Je suis fatigué et tiens! J’ai les crocs ^[68].

Этьен с досадой поморщился, но, не тратя время и нервы на споры, безнадежно махнул рукой: — Bien, на сегодня все. Завтра к десяти, — отдав короткое указание аккомпаниаторше, он скрылся за дверью танцкласса, бормоча вполголоса что-то нелицеприятное в адрес les célébrités russes ambitieaux ^[69].