– Боже, что-то ты становишься рассеянным. Какой черт унес тебя отсюда так быстро, что ты ничего за собой не закрыл?
Что ж, его предположение мне на пользу.
Покачав головой, Лор рухнул в кресло Риодана и выдвинул скрытую панель дальше, чем я считала возможным. Вслед за клавиатурой выдвинулись два маленьких пульта дистанционного управления. Я аккуратно подалась ближе, заглядывая ему через плечо, и тут же резко отдернулась – Лор откинул спинку кресла, разлегся, забросив ноги на стол, и улыбнулся волчьей улыбкой. Он начал возиться с пультом, похоже, не замечая, что мониторы, которые он собрался включить, уже работают.
Я снова осторожно подалась вперед.
Лор нажал на обратную перемотку, подержал пару секунд, нажал на воспроизведение и уставился в монитор. Десять минут назад я наблюдала на том же экране, как они с Джо занимаются сексом.
Он что, издевается? Пришел сюда любоваться собственным сексом с Джо? Ох уж эти мужики!
Я отказалась смотреть повтор. Мне хватило и первого раза. Я закрыла глаза, ожидая, когда он заметит, что происходит на соседних мониторах. Много времени не понадобилось.
– Это еще что? – спросил он почти полушепотом. Я услышала, как что-то ломается, на пол посыпались обломки пластика.
Ага. Он совершенно точно был не в курсе.
– Твою мать! – рявкнул он коротко и отрывисто. И миг спустя прорычал: – Твою мать.
Помолчал секунду и снова произнес:
– Ох, твою мать, твою мать.
Лора, похоже, заело на любимом ругательстве. И неудивительно.
Я открыла глаза. Он стоял за столом прямой, как струна, расставив ноги, скрестив руки на груди, с бугрящимися мышцами, звенящий от напряжения. Раздавленный пульт валялся рядом с ним на полу.
– Мудак гребаный, ты окончательно долбанулся? С оставшихся катушек на хрен слетел?
Вот и я размышляла о том же.
– Мы такого не делаем. Это, мать твою, первое гребаное правило нашего гребаного существования. Даже тебе это не сойдет с рук, босс!
Подтверждение того, что у них есть правила, меня странным образом обнадеживало и в то же время сбивало с толку. Меньше всего нашему миру нужны дополнительные проблемы в виде Девятки, внутри которой идет вражда. Точнее, теперь уже Десятки.
– Гребаныйохреневшиймудиот! Твоюжегребанутуюмать!
Да, это Лор. Немногословный парень.
Он схватил второй пульт, нажал кнопку, и кабинет заполнили хриплые стоны. Горец на каменной плите от боли свернулся в тугой клубок. Я взглянула на Бэрронса и Риодана, которые в мертвой тишине наблюдали за ним. По всей видимости, их спор закончился. Как только у нас появился звук, они тут же перестали разговаривать.
Мой взгляд задержался на Бэрронсе – диком, элегантном, деспотичном, невероятно сдержанном. Я узнала его рубашку с открытым горлом и закатанными рукавами. И серые брюки – настолько темные, что казались почти черными. И черные с серебром ботинки. В последний раз я видела его выпотрошенным на гребаном утесе (я, Бэрронс и скалистые утесы – доказанный рецепт катастрофы), и его одежда была порванной и окровавленной. Значит, в определенный момент он заглянул в свое логово за книжным магазином, чтобы переодеться.
Сегодня, после моего ухода? Или несколько дней назад, когда я металась на диване в тревожном сне? Он проходил через магазин? Как давно вернулся? Он очень остро чувствует. Он знает, что я невидима. Если бы он удосужился обойти магазин, пока я спала, то увидел бы слегка продавленный подо мной диван. Он хотя бы попытался меня найти?
– Ты, твою мать, его обратил, – прорычал Лор. – Что в нем такого, до чертовой матери особенного? А меня ты убил только за то, что я взял маленький отпуск и трахнул Джо!
Лор фыркнул.
– Нет, мужик, точно будет трибунал. Ты должен был дать ему умереть. Ты, мать твою, знаешь, что будет дальше!
Что за трибунал? Я знаю, что означает слово, но не могу представить, кто бы мог служить судом и карателями для Девятки. Значит ли это, что в прошлом они уже обращали людей? И если да, то какое последовало наказание? Ведь их же невозможно убить. По крайней мере до недавних пор было невозможно – пока не появился К’Врак, древний охотник из черного льда, чей смертельный удар даровал сыну Бэрронса долгожданный покой. Так что, они найдут его и попытаются заставить убить Дэйгиса? Или надеются, что я помогу приманить к ним огромного смертоносного Охотника? И Дэйгис избежал одной смерти лишь для того, чтобы испытать другую, более полную, уничтожающую саму душу?
Бэрронс заговорил, и я вздрогнула. Я люблю его голос. Глубокий, с неуловимым акцентом, до чертиков сексуальный. Когда он говорит, все мелкие мышцы моего тела переключаются на более низкую, более напряженную, более агрессивную передачу. Я все время его хочу. Даже когда злюсь на него. В некотором извращенном смысле – особенно когда злюсь.
– Ты нарушил наш кодекс. Ты создал необоснованную уязвимость, – прорычал Бэрронс.
Риодан покосился на него, но ничего не сказал.
– Прежде всего и превыше всего он будет верен своему клану. Не нам.
– Спорно.
– Наши секреты. Теперь его. Он будет говорить.
– Спорно.
– Он Келтар. Они хорошие. Чемпионы неудачников. Сражаются ради общего блага. Словно подобная хрень существует.
Риодан слабо улыбнулся.
– «Хорошесть» больше не входит в число его дефектов.
– Ты знаешь, что сделает трибунал.
– Не будет никакого трибунала. Мы сохраним это в тайне.
– Ты не сможешь прятать его вечно. Он не согласится постоянно скрываться. У него жена и ребенок.
– Он смирится.
– Он горец. Клан для него – все. Он никогда не смирится.
– Смирится.
Бэрронс усмехнулся:
– Повторение ошибочных утверждений…
– Пошел ты.
– И, поскольку он не покорится, ты знаешь, что они с ним сделают. То, что мы делали с остальными.
Сколькими «остальными»? И что они делали?
– И все же у тебя есть Мак, – сказал Риодан.
– Я не обращал Мак.
– Только потому, что тебе не пришлось. Кто-то другой продлил ей жизнь, что сыграло тебе на руку. Возможно, наш кодекс ошибается.
– У нашего кодекса есть основания.
– Слышать это от тебя особенно забавно. Ты сам говорил: «Сейчас все изменилось. Мы эволюционируем. И наш кодекс тоже». Так что законы либо есть, либо нет. А если есть, то будут и прецеденты – так устроена вселенная.
– Так вот чего ты хочешь? Устроить новый прецедент? Не выйдет. Не сейчас. Ты хочешь обратить Дэни, предполагая, что она снова станет Дэни.
– Никто, мать твою, не обратит мою малышку, – мрачно пробормотал Лор.