Не жизнь, а сказка - читать онлайн книгу. Автор: Алена Долецкая cтр.№ 52

Сейчас уже есть «Яндекс. Такси» и прочие уберы, которые приходят на помощь, когда мой водитель смотрит пятый сон или вдруг приболел, и я еду на Абдурахманах Бахудуровичах Акаевых.

Но никто, даже надёжный Вадик (куртуазно исчезнувший после завершения моей работы в одном заведении) — не вечный, и надо искать нового.

А ведь хочется человека с рекомендацией — от друзей, знакомых, олигархов, родственников. Как назло — никакого отклика, и я быстро понимаю почему. Те, кто нашёл своего водителя, никогда его не отдаст. Начинаю искать сама.

Первого нахожу в районе своей дачи — и скоро понимаю, что ошиблась, что это не человек, а пень, наделённый редким сочетанием негибкости, дремучести и алчности, не способный ни выучить столицу, ни освоить навигатор. При этом аккуратно высаживает меня в лужи по несколько раз на дню — а на мне, как обычно, замшевые на шпильках туфли. Проработал Пень недели две.

Следующего уже ищет компания цивилизованными методами — на сайтах по подбору персонала. Находит в толпе соискателей доброжелательного, приятной наружности, подтянутого спортивного юношу, с молниеносной реакцией, и будто на пружинах. Взяли.

Москву знал отлично, водил ловко, не опаздывал. Но у пружинистого была привычка носить крепко обтягивающие вещи: джинсы, майки, пиджаки как будто на полтора размера маловаты — мышцы выпирали отовсюду, а нижняя часть тела выглядела особенно вызывающе. Моя просьба одеваться посвободнее осталась без ответа. Я-то потерплю, но ведь с ним встречаются и другие люди. Тут мои коллеги интересуются, не подрабатывает ли, дескать, ваш водитель в порнофильмах, и дают ему прозвище для внутреннего пользования — Качок. Как-то раз по дороге в аэропорт Качок мне так впроброс говорит: «Скажите, Алёна Станиславовна, а вот «Сравнительная риторика английской и русской публичной речи» — правда тема вашей диссертации?» Я в ступоре: как он всё это выговорил? Зачем ему это? Откуда он вообще знает? И так вяло: «А вам зачем?»

— Так типа хотел узнать, сколько вы за неё проплатили. Не самой же писать. А то я заочный юрфак заканчиваю, прицениваюсь, сколько за диплом занести.

— У нас никто не покупал диссертацию и тем более её защиту, — отвечаю сквозь зубы.

— Хм, странно! А я думал, вы в курсе, — огорчился Качок.

В остальном Качок предупредителен и услужлив. И вот — едем мы как-то по городу на «ягуаре» (ясное дело, белый с белым кожаным салоном), а тут небольшой затор, автомобиль перед нами замешкался на светофоре. Качок открывает окно и извергает поток такого зубодробительного мата, что даже я, любитель крепкого словца, остолбеневаю. Смысл тирады: водитель соседнего автомобиля лишён навыков вождения. Ни одного цензурного слова, кроме предлогов, в тираде не было. По грамматике безупречно, по содержанию — редкого омерзения вопль подзаборного зэка-уголовника. Может, такие и нужны на юрфаке?

И сколько же их потом было в моей жизни. И мрачный Достоевский, с которым иногда было страшно возвращаться домой: а ну как чем огреет? И Штирлиц со стальными глазами, который постоянно ловил меня на противоречиях «вы ещё утром говорили, что…». И Тёртый Калач тридцати восьми лет, со связями, у которого все автомойки схвачены, потому что там работает его дружбан Ефим Семёныч. Казалось, и я сама у него была схваченной.

Сейчас у меня период заботливого Папы. Смотрит иногда на меня с сожалением — «непрактичная какая», «не бережёте себя». Но знает всё, что я люблю, добывает и устраивает. С золотыми руками: починит всё, с чем мне не справиться, от браслетиков и айфонов до кондиционеров. На вопрос «а можно?» неизменно получаю «не вижу препятствий». С юмором! Бонусом — совпадение музыкальных предпочтений. Никаких тебе Стасов Михайловых и Ваенг. Зато про AC/DC и BBKing’a в двухчасовой московской пробке — легко. Жизнь удалась!

Но вообще-то скоро подоспеет беспилотный автомобиль, сам передвигается, без участия живого человека. И я, как лягушонок в коробчонке, смогу превращаться в принцессу, никого не смущая своими переодеваниями и капризами. Не буду вызывать ревности жён и любовниц, выслушивать подзаборного мата, терпеть умело скрываемого раздражения и думать, как он там под окнами ждёт меня шестой час.

И всё встанет на свои места. Качок будет грузить картоху на Ярославском вокзале или охранять товарняк, Любовник займётся своим прямым делом, а Папа будет папой только для своих детей.

Как-то я познакомилась с Гербом Коэном, который был главным переговорщиком Белого дома, хотя никогда не числился там в штате. Он написал книгу «Искусство вести переговоры и заключать сделки». Разруливал теракты в Нью-Йорке, освобождение заложников и сложнейшие политические конфликты.

Его выступление на Международной конференции издательского дома Condé Nast, которая проходила на Вилле д’Эсте на озере Комо, было одним из самых сенсационных. Разбирал по косточкам искусство договариваться с абсолютно любым противником.

Потом предложили задать дополнительные вопросы, и я, видать, как самая любопытная, спросила: «Герб, вы рассказали об удивительных победах. А расскажите историю, где вы всё делали на пятёрочку, а потом случилась лажа. Кто оказался самым недоговороспособным?» Он ответил: «Моей главной неудачей стали переговоры в период Советского Союза с русскими». По всему зал Condé Nast International на сто пятьдесят человек прокатился смешок — кажется, я была единственной русской на этой конференции. Он в ужасе спрашивает: «Почему вы смеётесь? Я сказал что-то неожиданное?» Из зала ему кричат: «Потому что она русская!» Он показывает на меня: «Она?!» Я говорю: «Да, поэтому они и засмеялись». Он смутился: «Оп-па. Ну, тогда вам будет особенно интересно». И рассказал о долгих переговорах по ПРО, в которые были включены и политики, и военные специалисты, и спецслужбы разных стран, и каждый был одним из сложных звеньев в общей переговорной структуре. С первыми двумя договорились, а со спецслужбами было сложнее. И вот они наконец договорились и с ними, после чего американцы вынесли некий общий документ, который был вроде fait accompli ^[13], а он оказался вообще не fait accompli, а полный… — всё, о чём они договорились на предыдущем этапе, было нарушено русскими.

Я вспомнила про это умение разрубать неразрубаемые узлы, когда заехала на выходные в свои дачные Ватутинки, и приходит ко мне моя помощница по дому Татьяна, дисциплинированная и строгая к людям. С трагическим выражением лица сообщает: «Алёна, всё плохо. Я скажу Вам всё сразу, потому что это — война». Я говорю: «Господи прости, что? С кем война?» Нет, не собаки. Нет, не соседи. Не газ? Не вода?

— Алёна, не перебивайте. Прогрызены четыре кухонные стены, а нижний ящик с вёдрами и резиновыми перчатками засыпан мышиным говном. Крупа, которая в другом, нижнем ящике, пожрана. Это мыши».

— А мышеловки? А яд?

— Они всё сожрали. С ядом.

Моя Таня — фрекен Бок проиграла битву.

Полёвки приходят по весне, голодные и замёрзшие. А у меня полный дом — то пирожки, то хачапури. Есть чем поживиться. Но на этот раз они правда озверели — на холодильнике, где стоят медные тазы для варенья и огромная корзина для хлеба, — катастрофа. Ни хлеба, ни корзины, ни льняных кружевных салфеток там уже нет. Только россыпь мелких чёрных какашек.