– Нет! – восхищенно воскликнул Мишка. – А ты мне седло купишь?
– И шлем, и защитный жилет, и сапоги, и перчатки, и страховку от несчастных случаев, – начал перечислять озадаченный отец.
Он подошел к Мишке и взял его за подбородок.
– Потапыч, только скажи: ты серьезно настроен? Я буду тратить время, деньги, причем немалые… А? Не напрасно ли?
– Я очень хочу, – твердо сказал Мишка, испытывая и решимость, и волнение.
– А ездить ты готов? Соревнования к тебе на хутор не приедут. Они проходят и в Московской области, и в Ленинградской, и в Тверской, и в Ярославской… Ты как? – с большим сомнением спросил отец.
– Никак! Я хочу быть жокеем! – Мишку распаляли отцовские сомнения, хотя он и струхнул при упоминании о переездах. – А ты со мной ездить будешь?
– Если нам удастся в этом году попасть на соревнования, я не только с тобой поеду, но и в соревнованиях должен буду участвовать. Одиннадцатилетних сопровождает на дистанции взрослый. И две лошади нам придется везти. А самое главное, на Январе не удастся выступать. Твоей лошади должно быть не меньше шести лет. Таково требование. Январь слишком молодой конь… Потапыч! Ты куда?
Мишка, озадаченный и расстроенный, ушел к себе в комнату. Он себя уже видел на белом коне, как у святого Минаса. Потапыч сел к столу и уставился в стену напротив, где висела картина с головой лошади. Лошадиные чуть выпуклые глаза смотрели на него доверчиво и, как Мишке показалось, с надеждой.
– Пап, – позвал Мишка, – а мне придется бить лошадь во время тренировок или соревнований?
– Не надо бить лошадь! Бог с тобой! Ты видел, чтобы я хоть одну ударил? Те шлепки хлыстом, что они иногда получают, – не для того, чтобы причинить боль, а чтобы удивить и обратить на себя их внимание, – из своей комнаты отозвался отец. Он уже увлеченно занимался своими делами, словно бы потеряв интерес к метаниям сына. – Хорошо, что ты задал этот вопрос, – заметил он с удовлетворением. – Если ты не будешь жалеть лошадь, то грош тебе цена как человеку и всаднику. Кстати, в этих соревнованиях запрещено использовать шпоры и хлыст. Только сопровождающий может использовать шпоры.
– То есть ты?
– Но я же не твою лошадь буду пришпоривать! Чего ты волнуешься?
Зная сына, как никто другой, Петр Михайлович понимал, что уговаривать его ни в коем случае нельзя, а вот разговаривать и обсуждать все, что его волнует, – надо обязательно.
Прошло минут пятнадцать. Мишка сел за стол, достал альбом и начал рисовать лошадь, перепрыгивающую через барьер из бревен.
– Пап, а там сложные препятствия?
– Нет. Для вашего возраста. Кроме того, есть пути объезда, если спортсмен опасается.
– Но тогда я потеряю время, – сообразил Мишка.
– Конечно, тебе придется самому решать, что лучше для тебя, – согласился отец и добавил: – Январь подрастет – будем его тренировать, и со временем начнешь выступать на нем.
Мишка отмалчивался, ожесточенно раскрашивая лошадь.
– Пап, – в третий раз позвал он, – а ты будешь у меня репетитором?
– Тебе слово понравилось? – Петр Михайлович все же пришел к Мишке в комнату, встал сзади, облокотившись о спинку стула, и положил теплую ладонь ему на плечо. – Знатная лошадь! – оценил он рисунок. – Хватит с тебя Полушкина в роли репетитора. Я тренером буду. И дядя Гриша. Лошадку тебе подберем вот такую же. – Он показал на рисунок сына. – Есть у меня чудесный жеребец, сын Горца, тоже черный, – Горчик. Честно говоря, я для тебя его и берёг. Все надеялся… Как видно, не зря.
Мишка не видел отцовского лица, но почувствовал, что тот сильно волнуется.
– А если я не справлюсь?
– Во-первых, не сомневаюсь, что справишься, а во-вторых, на тебя никто не давит. Почувствуешь, что это не твое, бросишь. Не обижусь. Надо же попробовать. Я посмотрел в Интернете: ближайшие соревнования через два месяца. Этого вполне достаточно, чтобы подготовиться, учитывая, что ты не впервые видишь лошадь. Да и ехать не очень далеко – Ставропольский край, Минеральные Воды. Правда, там ребята с четырнадцати лет, но я знаю организаторов…
Отец смущенно замолчал.
– Вообще-то я уже списался с одним из них, и он не против твоего участия.
– Может, мне и приз дадут сразу, по знакомству? – презрительно спросил Мишка.
– Не дождешься! – отрезал отец. – Тебя только допустят до соревнований. А я очень сомневаюсь, что ты дойдешь до финиша.
– Почему это?! – От злости Мишка даже дал петуха, голос сорвался.
– Это я к тому, – отец взлохматил волосы Потапыча на затылке, – что там по блату не получится. Двадцать километров со скоростью не меньше десяти километров в час и не больше четырнадцати километров в час, перерыв получасовой, проверка пульса у лошади, снова двадцать километров, финиш и восстановление пульса у лошади за двадцать минут до пятидесяти шести ударов в минуту. Если за это время пульс не восстановится, финиш не засчитают.
– А кто выиграет? – поинтересовался Потапыч.
– Кто без штрафов и нарушений доберется до финиша за наименьшее время. Посчитают, за какое время ты проехал первый отрезок, второй и как быстро восстановился пульс у лошади. Самое сложное – удерживать определенную скорость. Это дистанция с ограничением скорости, тут не помчишься сломя голову.
– Сложно, – покачал головой Мишка. – А денег много надо, чтобы участвовать?
– Прилично. Но я уж буду платить, если ты готов к этому приключению или, вернее сказать, авантюре. Переезд с двумя лошадьми, придется конюха взять и врача. Стартовый взнос полторы тысячи, по двести рублей в день за денник, а нам надо два для двух лошадей. Гостиница для всей нашей команды и питание. Я уж не говорю о снаряжении для тебя и одежде.
– Тогда, наверное, не надо, – пробормотал Мишка. – Если у меня не получится, все это про падет.
– Я заставлю тебя отрабатывать – с конюшни навоз вывозить! – зловеще сказал отец и ущипнул Мишку за плечо.
– Ай! – дернулся Потапыч. – Тебе всё шуточки. А тренеру, то есть тебе, платить не надо?
– Не ехидничай! Будешь расплачиваться хорошими оценками. Учебу для тебя никто не отменял. Иди ужинай – и спать. Тетке только пока не говори, что мы затеяли. Она меня на приправы для супа пустит, в порошок сотрет.
– Ага, – развеселился Мишка, представив реакцию тети Веры. Это добавило ему решимости.
Поужинав, Мишка вернулся в комнату и, не включая свет, разделся и лег в постель. Свет настольной лампы из отцовской комнаты оттенял половицы около двери, бросая на них золотистый отблеск. Потапыч подумал о Новом годе и с волнением – о предстоящих испытаниях. Какой он, этот Горчик? Такой же сердитый, как его папаша Горец?
Начало
Раннее осеннее утро. В храме сумеречно. В одно из узких высоких окон виднелся занимающийся день, серый, пропитанный дождем. Еще вчера светило солнце, а с ночи разыгралась непогода. Внутреннюю дверь в храм закрыли, но из-под нее все равно дуло. Степной октябрьский ветер проникал везде.