Мишка нехотя вылез из-под крыльца, где затаился в надежде, что про него забудут каким-то чудесным образом. Но чуда не случилось. Кроме того, Потапыч вдруг вспомнил о содержимом газырей, лежащих под кроватью.
Когда вечером уже въезжали на свой хутор, Мишка попросил высадить его у дома тетки Марьяны.
– Куда ты еще собрался на ночь глядя? – вздохнул отец, но машину остановил.
Едва он припарковал джип под навес около конюшни и вошел в дом, во дворе раздался шум.
– Пе-е-тя! – тревожно позвала его Вера.
Он вышел и увидел, что Мишку держит за ухо Сергей Сергеевич, сосед трудовика.
– Он меня дураком обозвал, – обращался к тете Вере встрепанный, покрасневший от праведного гнева Сергей Сергеевич. – За что, спрашивается? Что я ему сделал? Потом начал бормотать нечто невразумительное про Врангеля – так мою собаку зовут, – сунул мне вот это. – Он протянул отцу фотографию барона Врангеля. – Ссылался на какого-то Мирона.
– Вы ухо его отпустите, – вежливо попросил отец, но прозвучало это отчего-то как угроза. И добавил: – Извините, что так вышло. Я разберусь и приму меры.
Сергей Сергеевич нервно отдернул рук у. Мишка отбежал в сторону, сосед кивнул и поспешно удалился. Выйдя за калитку, он обернулся и покрутил пальцем у виска.
– Марш домой! – рявкнул отец.
Потапыч рысью припустил к террасе. Как только отец вошел следом, Мишка выпалил:
– Пап, это все дед Мирон!
– Выходит, это он Сергея Сергеевича дураком обозвал. Ты ври, да не завирайся.
Скороговоркой Мишка рассказал про Врангеля и московскую сторожевую, носящую генеральскую фамилию.
– Ты мне только фотографию Врангеля отдай, – в конце объяснений попросил Мишка. – Мне его девиз понравился: «Сломишь, но не согнешь».
Отец положил фотографию на стол, пожал плечами и вздохнул.
– В углу хотя бы постой, чтобы неповадно было взрослых людей дураками обзывать. Давай-давай!..
Мишка, нахмурившись, поискал глазами угол. На террасе оставался свободным только один, за дверью, где висел ремень. Потапыч взглянул на него и пошел искать угол в комнате. Нашел в отцовской, за старенькой этажеркой с книгами.
– Детское наказание, – посетовал он глухо из угла.
– Может, тебе ремня дать? – поинтересовался отец, раскладывая бритвенные принадлежности на полочке под зеркалом у кровати. Он часто брился по вечерам. Намылив лицо, долго водил бритвой по одной щеке, затем по другой, по подбородку и над верхней губой. – Так как? Что ты там притих? Очередную шалость обмозговываешь?
– Ничего я не обмо… обзы… не придумываю. – Мишка выглянул в щель между стойкой этажерки и толстой синей книгой по коневодству. – Знаешь, детей вообще наказывать нельзя. Это вредно для неустойчивой детской психики.
– Ишь ты, какие слова выучил! – Отец даже повернулся. В белой пене он походил на Деда Мороза, и Мишка фыркнул. – Посмейся мне еще!
Потапыч подавленно умолк, уловив в голосе отца взаправдашнюю, не напускную, сердитость.
– Распустился! – начал заводиться отец. – Каждый день что-нибудь новенькое отчебучит! Английский не учит! Тетку не слушается! Да и мне перечить стал.
Потапыч засопел в углу.
– Это переходный возраст, – признался он обреченно.
Отец вовремя отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
– От переходного возраста тоже лекарство есть. На террасе висит.
Мишка засопел еще громче, но предпочел промолчать, зная, что с отцом можно препираться до определенного момента. Когда тон у него переставал быть привычно-насмешливым, лучше затаиться, умолкнуть, а еще лучше спрятаться, что Мишка и сделал, поглубже вжавшись в угол.
– Выходи, – разрешил отец. – Будешь еще хулиганить?
– Нет, – искренне ответил Мишка.
Когда отец увлеченно начал бриться, Потапыч скользнул ужом под кровать, достал газетный кулек с порохом и патрон от ружья, припрятанный в старой машинке «Скорой помощи». Он лежал там на месте пациента за тугими скрипучими дверцами.
Рассовав все это добро по карманам, Мишка выскользнул на террасу и, захватив с подоконника коробок со спичками, лежавший рядом с огарком свечи, убежал в сад.
Сады у хуторян огромные. Они переходили в огороды и пашни. Тут можно было легко затеряться. Места в степи много.
Далеко Потапыч не пошел: его и так уже от дома никто не мог увидеть. Он разложил под сливой свою добычу, развернул газету и всунул в порох патрон. Зажег спичку и кинул в порох.
– Это еще что?! – вдруг раздался теткин голос из кустов смородины, которую она обирала. И показалась сама тетка в соломенной шляпе, в которой она всегда работала в саду и огороде. – Что так шипит? – Она вылезла из кустов.
Мишка так растерялся, что стал отступать, запнулся о корень груши и упал, ссадив кожу с ладоней и ушибив пятую точку.
Порох горел, шипел – и вдруг раздался выстрел: пуля со свистом вылетела из кучки пороха и вонзилась в яблоневый ствол рядом с теткиной шляпой, чудом не попав в тетку. Она стояла, боясь шелохнуться, ожидая еще выстрелов или взрывов.
Солнце садилось, и здесь, в тени деревьев, хорошо был виден разгорающийся под грушей костер. Вспыхнула газета, и начала гореть сухая трава.
– Петя! Гриша! – закричала тетка. – Воды несите!
Первым прибежал дядя Гриша с кружкой чая, который пил в вечерней тишине на веранде летней кухни.
Он быстрым взглядом оценил обстановку, залил огонь чаем и затоптал ногой. Тетка трясущейся рукой показала на ствол дерева, в котором торчала пуля.
– Ну-ка, иди сюда, пиротехник! – Дядя за локоть поднял Мишку с земли и отшлепал как следует, не дожидаясь прихода отца.
Отец прибежал на Мишкин рев. Услышав, что случилось, он побагровел.
– Выпороть бы его следовало за такие штучки, – посоветовал дядя Гриша. – Я уж ему тут навешал пару горячих.
Мишка размазывал по лицу слёзы, пачкая его грязью и кровью с рук. Он ревел не оттого, что дядя крепко всыпал, а из-за тетки, ведь едва не убил ее.
– Тетечка, прости меня! Я не нарочно. Я не знал, что ты в кустах тут…
– Откуда у тебя весь этот арсенал? – грозно подступил к нему отец.
– Это все газыри, – бормотал Мишка. – В них порох был.
– А патрон?
– Я нашел. – Он, несмотря на испуг, не выдал источник.
– Кровь у него, Петя, – взволнованно заметила тетка.
– Это ничего, я только руки ободрал. Тетечка, прости меня, пожалуйста! – снова запричитал Мишка.
– Петь, надо обработать. Отведи его в фельдшерский пункт. Может, противостолбнячный укол? Гляди, земля в раны попала.
– Сам справлюсь.