Дневник пани Ганки - читать онлайн книгу. Автор: Тадеуш Доленга-Мостович cтр.№ 19

Между тем дом родителей незаменим как минимум по одной причине. Я говорю о спокойствии, которое царит в нем. Причина тому не только размеренный образ жизни отца и мамы, Данки и даже слуг, но что-то неопределенное, что окружает меня, сколько бы раз я туда ни приходила, атмосфера безопасности, осознания, что здесь не может случиться ничего неожиданного, выводящего тебя из равновесия.

Я вовсе не утверждаю, будто всегда могу предсказать, что скажут обитатели этого дома и их гости. Но я со всей уверенностью могу заявить: они никогда не скажут ничего, вызывающего резкое неприятие, или что-то раздражающее. Если и есть у меня толика такта (Тото уверяет, будто я самая тактичная женщина в мире), то полагаю, мне следует быть благодарной той душевной температуре, что всегда царила в доме родителей.

Дядя считает, мама глупа. Вероятно, она и не отличается изрядным интеллектом. Но в обычной жизни можно не опасаться каких-то особенных ошибок с ее стороны. Впрочем, Господи, если уж такой умный человек, как отец, мог выдержать с ней столько лет и продолжает ее любить или уж, по крайней мере, все еще уважает ее и привязан к ней, то я не могу согласиться с дядей. В ином случае мне придется принять мысль, что среди женских преимуществ ум не играет серьезной роли.

Я пыталась поговорить о маме с Данкой, но эта догматичка всегда уклонялась от дискуссий. Она, несомненно, куда умнее мамы. Я бы поклялась, что она должна замечать – как бы выразиться – ограниченность мамы во многих делах. Однако решительно делает вид, будто ничего такого не усматривает. Совершенно всерьез обращается к ней за советами в различнейших вопросах. И делает это даже с удовольствием. Я не единожды присутствовала на такого рода церемониях, и мне хотелось смеяться при виде того, как Данка подсовывает маме необходимые ей решения, а после абсолютно серьезно благодарит за совет, который она, по сути, не получила.

Если же говорить обо мне, то с молодого возраста я не видела (похоже, бессознательно) в маме никакого авторитета. Естественно, я ее люблю и любила всегда. Но в какой бы то ни было критический момент инстинкт направлял меня в кабинет отца или же – в делах менее важных – к бонне либо учительнице. Я была при этом достаточно ловка, чтобы не скрывать от матери своих переживаний, но говорила с ней о таковых лишь как о забавных вещах, мало к нам относящихся и не требующих ни советов, ни помощи. Благодаря этому между мной и мамой образовалась обычная приязнь, в которой ни одна из сторон не имела преимуществ по крайней мере до той поры, пока я не стала думать самостоятельно и не научилась смотреть на мир довольно критично, уже не через окна родительского дома, но собственными глазами. Со времени моего замужества эта связь значительно ослабилась по той простой причине, что у меня был уже Яцек, к интеллекту которого я никогда не утрачивала доверия и который до сих пор живо интересуется всеми моими делами.

Отец собирался в Холдов, пострелять кабанов. Готовилась большая охота, на четырнадцать стрелков, и мама решила ехать тоже, поскольку кое-кто из общества должен был прибыть с женами. Она пыталась еще уговорить и меня, чтобы я поехала в Холдов вместо нее, но разве могла я покинуть Варшаву хоть на несколько часов, когда в любой момент, не исключено, появятся новые обстоятельства по делу Яцека!

Домой я вернулась довольно рано. Оказалось, дядя не звонил, зато пять раз звонила Гальшка. Ну и пусть. Мне нечего ей сказать, и я не думала, будто она в состоянии сообщить мне что-нибудь важное. Она лживая и злая женщина. И хорошо, что судьба ее за это наказала. Пусть держится за своего идиотского Павела, которому наверняка уже до смерти надоела.

Заканчиваю писать, но точно долго еще не усну.

И снова мне не повезло. Оказывается, осторожности много не бывает. Тетушка Магдалена, которая никогда не покидает дом до полудня, на сей раз ощутила желание полакомиться и вышла в кондитерскую за пирожными. Естественно, я сидела там с дядей Альбином. Я думала, что бабищу хватит удар.

И собственно, даже не могу сказать, зачем мне нужно было видеться с дядей, если уже по телефону он сообщил, что ничего нового не нашел. Не повезло. Просто не повезло. Теперь-то уж тетушка Магдалена не даст замылить себе глаза рассказами о посреднике. Правда, она притворилась, будто нас не видит, но я-то заметила, как она разволновалась. Купила шесть пирожных. Три бисквитных и три с кремом. Это отвратительно – с утра наедаться сладким, особенно когда она прекрасно знает: ей грозит диабет.

За весь день тетушка не сказала мне ни слова, кроме всякой домашней ерунды. Она своего Яцека считает полубогом, и если что-то радует меня при мысли о грозящем скандале, то лишь перспектива обвала святынь, которые она возводит любимому племяннику. Как бы ей не отравиться вероналом . Впрочем, падение Яцека произвело бы впечатление не только на нее. Представляю себе, скольким людям, полагающим его зерцалом достоинств, пришлось бы умолкнуть и лишь заламывать руки, размышляя над его притворством. Неплохой был бы это реванш за ту бессмысленную болтовню, что я не доросла до Яцека и что он достоин лучшей жены.

Интересно, какая жена была бы лучшей? У какой нашлось бы столько такта и достоинства, какая еще сумела бы создать ему такой милый и всеми ценимый дом, истинный семейный очаг? Люди дурны!

И я уж не говорю, что хотела бы увидеть жену, которая в моей ситуации сохранила бы максимум умеренности и такта. Другая бы уже давно полетела с жалобами либо к родным, либо к той рыжей выдре, чтобы устроить ей адский скандал. И я уж промолчу о том, что всякая, без исключений, устроила бы ему нечеловеческую сцену.

А они заявляют, что я до него не доросла. Что он достоин лучшей. Причем говорит такое моя лучшая подруга, эта мерзавка Гальшка.

Я узнала об этом от Мушки Здроевской. Были мы вместе с Зигмунтом Карским в «Кафе-Клуб». Мушка наверняка не врет. Во всем том, о чем она сообщила, ложью было лишь одно: что беседовали они обо мне при Карском. Зигмунт не дал бы обо мне и слова дурного сказать. Вообще, с этой точки зрения, мужчины стоят куда как выше женщин. Например, Роберт, вынесший из-за Гальшки массу неприятностей, никогда о ней и слова дурного не сказал. Слишком уж он снисходителен. Сегодня, увы, увидеться с ним я не смогла. Он постоянно занят.

Сдается мне, в тех мужских делах много преувеличений. Всякий из них свой труд полагает святыней. Всякому кажется, что если скажет нам «У меня много работы» или же «У меня важная встреча», то уже тем самым перечеркивает все иные возможности свободного времяпрепровождения. Конечно, не всегда это отговорки. Я даже склонна им верить. Просто они переоценивают важность своей работы. Мир не рухнет, если кто-то из них опоздает на конференцию или не пойдет в контору.

В прошлом году я лишь единожды всерьез поссорилась с Яцеком. Мы собирались на бал к Ленским. Мне было ужасно важно прибыть туда до одиннадцати. И вот Яцек телефонирует: мол, собрание какого-то там союза или общества затягивается, мол, какие-то там выборы правления, мол, что-то там еще – ерунда, словом. Не хотел меня понять, что мне нужно до одиннадцати, потому что пани Кавиньская пошила себе наряд, очень похожий на мой, и я не могла, ну вот просто не могла появиться после нее. В этих мелочах мужчины слепы, словно кроты.