Тайны реального следствия. Записки следователя прокуратуры по особо важным делам - читать онлайн книгу. Автор: Елена Топильская cтр.№ 17

Но для того чтобы объявить розыск предмета антиквариата, нужно подробное описание этого предмета, а еще лучше — изображение его или аналогичной вещи. И следователь стал скрупулезно изучать архив потерпевшей — вдруг найдется какое-то изображение пропавших канделябров. Часами он разбирал рисунки художницы и любительские снимки, которых за долгую жизнь хозяйки накопилось немало. И нашел: была фотография, запечатлевшая художницу дома возле потрясающе красивого камина, а на заднем плане отчетливо был виден попавший в кадр канделябр.

Фотографию, а вернее этот самый задний план, увеличили, размножили и стали искать — а вдруг эта вещь всплывет где-то на антикварном рынке. Прошло немало времени, пока в поле зрения следствия не попал известный питерский торговец антиквариатом, но с московскими корнями, держатель салона в центре города. Похоже было, что через его руки прошел какой-то канделябр как раз вскоре после убийства художницы. Но как ни обкладывали его оперативники, хозяин салона стоял насмерть; единственная информация, которую от него удалось получить, заключалась в том, что канделябр был и очень быстро «ушел» в Москву, он даже лично его туда отвез, а в столице следы произведения искусства потерялись. «Во всяком случае, — сказал он оперативникам, — даже если вы и узнаете, где шандалы, вы их никогда оттуда не получите», — и стал намекать на Кремль, Белый Дом и даже на руководство РАО ЕЭС.

Дело об убийстве, сопряженном с разбойным нападением, было приостановлено, но операм оно покоя не давало.

Прошел год. И вот, накануне следующего Дня театра, они привели в прокуратуру гражданина средних лет, со следами интеллекта на потрепанном жизнью лице. Гражданин одет был в рубище, носил толстовскую бороду, источал омерзительный запах и поведал, что некогда был известным художником, но не выдержал конкурентной борьбы и ушел из мира чистогана в бомжацкие подвалы. Покойной даме был в свое время представлен — все-таки одной музе служили.

Гражданин охотно пошел на контакт со следователем и дал себя допросить. В ходе многочасового разговора он, постоянно отвлекаясь на проблемы современных живописных школ и свободно оперируя именами Коро, Тулуз-Лотрека и Пюви де Шаванна, упомянул про другую даму, одного возраста с потерпевшей, можно сказать — ее однокашницу. Похоже было, что в молодости дамы влюблялись в одних и тех же молодых людей, и художница была удачливее своей соперницы, потому что соперница до преклонных лет не могла успокоиться и плевалась ядом при упоминании фамилии потерпевшей. Была между ними еще какая-то история с профессиональным уклоном: не то потерпевшая присвоила творения соперницы, не то перехватила у той выгодный заказ из крупного театра…

Потом в устах свидетеля прозвучало слово «шандалы». Были какие-то антикварные подсвечники, которые потерпевшая никак не хотела продавать, а желающие ими завладеть не хотели успокаиваться. Больше всех, кстати, хотела заполучить эти шандалы мадам Алексеева — та самая соперница. Но чем дело кончилось, гражданин говорить упорно не хотел.

Каким-то шестым чувством ощутив, что этот новоявленный схимник — не просто свидетель по делу, следователь отказался отпускать его. Я согласилась с задержанием гражданина, и он поехал в камеру, не слишком о том переживая. «В конце концов, — сказал он на прощание, — там тепло, сухо и кормежка регулярная». Оперативники сдали его в изолятор временного содержания и отправились устанавливать все про мадам Алексееву.

Выяснилось, что Алексеева действительно была знакома с потерпевшей с юности; кто кого обидел, история теперь уже умалчивает, но то, что между ними существовала ненависть, достойная Монтекки и Капулетти, подтверждали абсолютно все.

Алексеева была не столь хороша собой, как ее соперница, не столь богата и не столь удачлива, ей приходилось крутиться в антикварном бизнесе, и там ее характеризовали как матерую акулу, не обремененную даже мало-мальскими принципами. Товар свой она собирала в самых маргинальных местах, не брезгуя клиентами ломбардов и помощью персонажей «со дна». Накануне Дня театра она подобрала I каком-то притоне нашего свидетеля, притащила его к себе домой, обогрела и накормила. (В изложении дальнейших событий они, правда, разошлись: мадам ссылалась на то, что искала прислугу «за все», этакого дворника Герасима, без претензий, который спал бы на коврике у двери и исполнял ее задания за тарелку каши. А вот месье искренне полагал, что вызвал у дамы светлое чувство, и даже намекал на некие неплатонические отношения…)

В принципе расклад нам был уже более-менее ясен. Заказчицей преступления, скорее всего, выступала Алексеева. Пользуясь знанием привычек художницы, она как-то внедрила к ней опустившегося художника, тот убил старушку и упер канделябры. Через два дня нахождения в изоляторе художник запросился к следователю и стал рассказывать не умолкая.

Действительно, через каких-то своих дальних знакомых Алексеева вывела на художницу своего подельника, причесав его и приодев, и представляла посланцем из провинции с какой-то посылочкой. Художница впустила мужчину в назначенное время, тот пришел с бутылкой шампанского, был галантен и блистал красноречием, а после нескольких бокалов набросился на старую леди и стал связывать ее приготовленной веревкой. А поскольку бойкая дама сопротивлялась, как молодая, пришлось тюкнуть ее по темечку. Когда хозяйка затихла, он аккуратно упаковал нужные шандалы, не тронув никаких больше ценностей, и попытался выйти из квартиры, но не справился с замком. Боясь зажигать в прихожей свет, он потратил коробок спичек, ковыряясь в замке, наконец, сумел открыть его и еле унес ноги. Канделябры он принес даме своего сердца и более их не видел.

Фигурант наш изъявил желание даже показать, как все было, на месте преступления. Я проводила с ним следственный эксперимент и, слушая, как спокойно и обстоятельно излагает он свою версию происшедшего, впервые подумала, что у господина не все в порядке с головой.

Но, как бы там ни было, данных у нас уже хватало на задержание заказчицы. Когда ее привезли в РУВД, на нее бегал смотреть весь оперативный состав. Оплывшая, с визгливым голосом, с волосами, выкрашенными стрептоцидом, как у героини Раневской, причем сквозь негустую прическу явственно просвечивал розовый младенческий череп, она своими манерами производила впечатление прямо титулованной особы. Спустя считанные минуты собеседник подпадал под ее ядовитое обаяние.

Она с порога заявила, что ни за что отвечать не может, поскольку голова у нее пластмассовая (несколько лет назад она попала в автокатастрофу, получила травму головы, в связи с чем ей была вставлена в череп пластина-протез), и тут же вломила своего подельника, представив дело таким образом, что это он манипулировал ею, втянув в грязные махинации с антиквариатом. По ее словам, он воспользовался ее хорошим отношением, чтобы проникнуть в дом к художнице, где хранились шандалы, совершил там зверское убийство с ограблением, и она чувствует себя виноватой; мы ее, можно сказать, перехватили с порога, когда она как раз направлялась в милицию, чтобы рассказать всю правду о совершенном злодействе. На очной ставке она просто задавила мужика своим авторитетом, было похоже, что он начал верить, что так все и было, но анализ доказательств, собранных по делу, говорил об обратном — заказчиком и вдохновителем преступления была она.