Твардовский - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Турков cтр.№ 31

«Андрей Сивцов… далеко не героическая личность, — подхватывали в другом сочинении. — Война для него, в отличие от Тёркина, — не труд, не подвиг, а сплошное страдание. Он даже подчас излишне чувствителен к ее ударам (курсив мой. — А. Т-в)».

В записях А. К. Тарасенкова, сделанных по свежим следам событий, говорится, что, когда Твардовский весной 1946 года, накануне публикации поэмы в журнале «Знамя» (№ 5–6), прочел «Дом у дороги» на президиуме правления Союза писателей, видный партийный функционер Д. А. Поликарпов выступил с надуманной, по выражению Анатолия Кузьмича, критикой: «Ему, видите ли, кажется, что в поэме слишком много горя, не хватает запаха победы…» (Громова Н. Распад. Судьба советского критика: 40–50-е годы. М., 2009. С. 406).

Не расходится с этим свидетельством страстного защитника «Дома…» и помещенная в «Литературной газете» (2 марта 1946 года) маленькая заметка, из которой ясно, что у Поликарпова нашлись сторонники, хотя острота споров явно скрадывается: «Высоко оценивая лирическую хронику А. Твардовского, Л. Соболев, Д. Поликарпов, А. Лейтес выразили сожаление, что чувства радости и счастья победы не нашли такого же высокопоэтического звучания в произведении Твардовского, как чувства горя народного, потрясения войной. В итоге Великой Отечественной войны решены важнейшие государственные проблемы, укреплена мощь нашей державы. Эти всемирно-исторические победы окупают страдания народа в войне» ^[15].

Предъявлялись «лирической хронике» и другие обвинения.

«Твардовского „Дом“ — в отзывах клеймили, называя поэмой

„беспартийной“

„аполитичной“

„пацифистской“, да еще с духом „абстрактного гуманизма“… — вспоминал впоследствии историк Михаил Гефтер и победно добавлял: — Каждое клеймо (каждый ярлык) как знак качества, добра, примета поэзии…» (А. Твардовский, М. Гефтер. XX век. Голограмма поэта и историка. М., 2005. С. 311).

А во время очередной проработки поэта, о которой речь впереди, не кто иной, как Валентин Овечкин, не предвидя, конечно, какую роль Александр Твардовский вскоре сыграет в его судьбе, сказал: «После того, как я прочитал „Родину и чужбину“, мне стало ясно, что уже в поэме „Дом у дороги“ Твардовский начал утрачивать… чувство нового. Ведь колхозная действительность совсем не показана в этом произведении».

Последний штрих: в официальном некрологе поэту, подписанном в числе прочих всеми партийными «боссами» и коллегами-гонителями, «Дом у дороги» упомянут не будет.

Любопытно и то, что если «Книга про бойца» была отмечена Сталинской премией первой степени, то «лирическая хроника» — лишь второй, хотя стихи стоявших в наградном списке выше Саломеи Нерис и Симона Чиковани не идут ни в какое сравнение с «Домом…».

Эта поэма — подлинный шедевр, и недаром сам автор довольно ревниво относился к тому, что по сравнению с тёркинским триумфом ее судьба была куда скромнее. «Мне очень приятно, что Вы избрали темой своей дипломной работы „Дом у дороги“, — писал он через двадцать лет, в 1966 году, магаданской студентке 3. А. Серебряковой. — Эта моя поэма куда меньше других пользуется вниманием критиков, исследователей и диссертантов» (Твардовский А. Т. Письма о литературе. М., 1985. С. 306).

«Василий Тёркин» и в самом деле, по горделивому выражению поэта, всем пришелся по нраву. Кому — своим искрящимся, заразительным, согревающим сердце в самое тяжкое время юмором; кому — пониманием, сочувствием, любовью и гордостью, с которыми автор выразил солдатскую душу; кому, наконец, — тем, что не боялся изображать трагические события и горе людское.

Словом, эта любовь объединяла великое множество читателей, тем более что «Книга про бойца», широко печатавшаяся отдельными главами и в армейских газетах, и в центральной прессе, как бы сопровождала нас с осени сорок второго года чуть ли не всю войну, стала частью фронтового быта («Жили, „Теркина“ читали», — с веселой дерзостью сказано в одной из ее последних глав), да едва ли и не солдатской души.

Новая поэма имела уже более узкую «аудиторию». В частности, это объяснялось и тем, что правда о пережитом на войне, которую, по убеждению поэта, теперь уже пришло время вспоминать, была даже «погуще», чем в «Тёркине», и совсем «не ко двору» тем, кто торопил и понукал позабыть о страшных поражениях, огромных потерях («В нашей стране плакать не приходится»).

Но вспомните и другое — слова читательского письма:

«В сердце навсегда Ваши стихи.

Что там премии, что там критики; Вам отдана частица любви народной».

Если за несколько дней до окончания «войны незнаменитой» в марте 1940 года Твардовский писал другу: «Мне кажется, что армия будет второй моей темой на всю жизнь», то пережитое на новой, Отечественной, многократно утвердило его в этом убеждении и гигантски укрупнило саму тему, ставшую уже не только «армейской».

«На всю остальную жизнь, коль так уж суждено мне остаться живым на этой войне, — говорится в письме Александра Трифоновича жене 22 апреля 1945 года, — на всю остальную жизнь мне хватит думать и выражать то почти невыразимое, чем наполнилась моя душа за эти годы. Она даже опасалась наполняться вполне, потому что она, душа, у меня слабая, можно сказать, бабья — и не выдержала бы. И, конечно, я уже говорил как-то, что никогда мне, о чем бы я ни писал впредь, не уйти от внутреннего фона, если так можно сказать, который все освещает собой, самое далекое от него».

Именно этой «слабой», «бабьей», — а если всерьез: необычайно восприимчивой, глубоко проникающейся не только лично испытанным и виденным, но и «чужими» переживаниями и страданиями душе обязаны мы и трагическими главами «Василия Тёркина», и — в особенности — «Домом у дороги» (вспомним, как «уличала» автора одна читательница: «Это не Ваши слова… Вы их подслушали»). И, наконец, послевоенной лирикой поэта, посвященной памяти павших.