Наполеон, или Миф о "спасителе" - читать онлайн книгу. Автор: Жан Тюлар cтр.№ 87

Российский указ от 31 декабря 1810 года нанес удар по импорту предметов роскоши из Франции. Это была вынужденная мера, направленная на выравнивание российского торгового баланса. В письме от 25 марта 1811 года царь обосновывает введение новых пошлин «полным расстройством морской торговли и пугающим падением курса рубля». Впрочем, политики оказывали на российского императора не меньшее давление, чем предприниматели. Тильзитский договор не получил одобрения санкт-петербургского двора. Французы перехватили и передали царю письмо, свидетельствовавшее о существовании заговора, направленного на свержение Александра I и воцарение его сестры Екатерины. На следующий день после Тильзита царь, не забывавший о судьбе своего отца, Павла I, преданного его окружением, пошел на попятный, продемонстрировав пассивность в Эрфурте, нежелание вступать в матримониальный союз с Наполеоном, нарушив режим континентальной блокады. Помимо всего прочего к мнению двора и предпринимателей присоединилась армия, отказавшаяся брататься с французами в Тильзите. Давыдов писал в «Военных записках»: «Что касается до нас, одно любопытство видеть Наполеона и быть очевидными свидетелями некоторых подробностей свидания двух величайших монархов в мире — несколько развлекли чувства наши; но тем и ограничивалось все наше развлечение. Общество французов нам ни к чему не служило; ни один из нас не искал не только дружбы, даже знакомства ни с одним из них, невзирая на их старание — вследствие тайного приказа Наполеона — привлекать нас всякого рода приветливостями и вежливостью. За приветливости и вежливость мы платили приветливостями и вежливостью — и все тут. 1812 год стоял уже посреди нас, русских, с своим штыком в крови по дуло, с своим ножом в крови по локоть». Наполеон также был разочарован Тильзитским договором. Он не оценил сдержанности, проявленной Россией в Эрфурте и в ходе франко-австрийской войны. Он не мог смириться даже с лазейкой в континентальной блокаде, когда казалось, что еще немного — и кордон сокрушит Англию. С 1806 года торговые палаты, во главе с лионской, потребовали возобновления торговых отношений. 7 декабря 1807 года Шампаньи писал Коленкуру: «Его Величество поручил мне переговорить с вами по вопросу о французской торговле. Насколько мне известно, только она и представлена в Санкт-Петербурге. Сейчас самый благоприятный момент для ее возрождения». Однако отрезвление не заставило себя ждать: огромные расстояния, дороговизна транспортировки, проблемы с кредитованием, близость более доступных рынков в Германии и Италии вынудили французских негоциантов отказаться от России. Окончательная утрата этого рынка наносила, следовательно, лишь незначительный ущерб и, по мнению французских торговцев, не должна была привести к войне. Между тем Наполеон стремился к ней, несмотря на сдержанное противодействие нотаблей. В его представлении она вписывалась в рамки франко-английского конфликта, будучи естественным продолжением континентальной блокады. Вот признания Наполеона Нарбонну, которыми последний поделился позднее с Вильменом:

«Этот далекий путь ведет в Индию. Александр достиг бы Ганга, преодолев то же расстояние, какое отделяет от этой реки Москву. Вам должно быть известно о миссиях генерала Гарданна и ориенталиста Жобера в Персии. Ничего толкового из этого не вышло. Но я знаю маршрут и умонастроения народов, населяющих земли, через которые нам предстоит пройти, чтобы от Еревана и Тифлиса добраться до английских колоний в Индии… Вообразите, что Москва взята, Россия повержена, царь усмирен или пал жертвой дворцового заговора, тогда можно основать новый, зависимый от Франции трон. И скажите, разве для великой французской армии и вспомогательных отрядов из Тифлиса не открыт путь к Гангу, разве не достаточно одного туше французской шпаги, чтобы на всей территории Индии рухнула эта пирамида английского меркантилизма?» Если эти декларации и достоверны, не преследовали ли они цель ввести Нарбонна в заблуждение? Был ли

Наполеон искренен или опьянен численностью гигантской армии, которую ему удалось собрать к 1812 году? В 1811 году военному министерству и, в частности, топографическому отделу, возглавляемому Бакле д'Альбом, поручается составление карт для предстоящей кампании. Военное снаряжение и техника складируются в Ла Фере, Меце, Майнце, Везеле и Маастрихте, а затем отправляются в Данциг.

Император планирует молниеносную войну. Он якобы говорит Нарбонну: «Варварские народы суеверны и примитивны. Достаточно одного сокрушительного удара в сердце империи — по Москве — матери русских городов, Москве златоглавой, и эта слепая и бесхребетная масса падет к моим ногам». Он рассчитывает, что при приближении Великой Армии крепостные Литвы восстанут против помещиков и рубль обесценится. (Для большей надежности Наполеон распорядился изготовить фальшивые ассигнации.) Звучали, однако, и трезвые предостережения. Капитан Леклерк, собравший часть необходимых статистических сведений о положении в России, писал в январе 1812 года: «Если император Наполеон решится вторгнуться в глубь России, он или останется без армии, как Карл XII под Полтавой, или вынужден будет спешно отступить». В начале 1812 года раздавались и другие голоса, протестующие против открытия восточного фронта в условиях нерешенности испанской проблемы. Талейран, рупор брюмерианцев, не скрывал своего скептицизма. Война разразилась в июне 1812 года. При содействии Англии царь сформировал шестую коалицию, в которую вошла лишь Россия.

Впервые французская армия имела подавляющее численное превосходство. В принципе Наполеон мог рассчитывать на Пруссию и Австрию: Метгерних, как мог, успокаивал царя. «Каковы ваши гарантии?» — настойчиво спрашивал русский посол. «Интересы австрийской монархии», — отвечал Меттерних. Король Пруссии писал Александру: «Если разразится война, мы не совершим зла больше, чем потребует от нас жестокая необходимость. Будем помнить, что мы едины и когда-нибудь вновь станем союзниками». А тем временем Австрия и Пруссия вливали свои контингента в могущественную 675-тысячную армию Наполеона. Армию, включавшую швейцарцев, поляков, итальянцев, бельгийцев, голландцев: словом, представителей всех покоренных императором европейских народов. 17 мая Наполеон прибыл в Дрезден, где его ждал настоящий «цветник королей». Проходившие там пышные церемонии многократно описаны. Но обратил ли кто-нибудь внимание на то, что впервые перед началом кампании Наполеон выступал уже не как вождь революции, а как монарх, оказывающий прием своим родственникам: императору Австрии и королю Пруссии? Именно там он обронил ненароком, что события во Франции приняли бы другой оборот, если бы в свое время его «бедный дядюшка» проявил большую твердость. «Бедный дядюшка» — это Людовик XVI, с которым Наполеон породнился, женившись на Марии Луизе. Легко представить себе негодование, которое эти слова вызвали у революционной буржуазии. Все пьянит его и внушает ему чувство, что он легко одержит победу над Россией. 1 июня он обещает в письме Марии Луизе из Познани, что встретится с ней через три месяца. Может быть, он охвачен воспоминаниями о Революции? В Торне штабные офицеры с удивлением слышат, как он во все горло распевает «Походную песню»:

На берегах Немана он будет напевать «Мальбрук в поход собрался». Редкую кампанию Наполеон начинал в таком приподнятом настроении. Оно и понятно: Россия выставила против него лишь 150-тысячную армию, разделенную к тому же на два отряда под командованием Барклая-де-Толли и Багратиона.