Малыш Николя - читать онлайн книгу. Автор: Рене Госинни cтр.№ 18

– Альцест, – спросил я, – ты мне дашь своих конфет?

– Ты что, рехнулся? – ответил Альцест.

– Альцест, какой же ты после этого классный товарищ?! – возмутился я.

Альцест сказал, что я не должен всё время повторять слово «классный», и положил в рот сразу две конфеты, и тогда мы подрались.

Прибежала мама и, кажется, немного рассердилась. Она нас разняла, поругала, а потом велела Альцесту идти домой. Я расстроился, что Альцест уже уходит, нам вместе было очень весело, но я понял, что с мамой сейчас лучше не спорить, потому что она точно была не в духе. Альцест пожал мне руку, сказал «до скорого» и ушёл. Мне Альцест очень нравится, он отличный парень.

Когда мама увидела мою постель, она ужасно раскричалась. Дело в том, что, когда мы с Альцестом дрались, мы раздавили на простыне несколько конфет, и на моей пижаме тоже было немного шоколада, и ещё в волосах. Мама сказала, что я невыносим, поменяла простыни, отвела меня в ванную и там оттёрла губкой и одеколоном, а потом одела в чистую пижаму – голубую, в полоску. Потом она опять уложила меня в кровать и велела больше ей не мешать.

Я остался один и снова принялся за книжку, ту, которая про медвежонка. Страшному волку он, конечно, не достался, потому что охотник убил волка, но теперь откуда-то взялся лев, который тоже хотел его съесть, а медвежонок льва не замечал, потому что как раз в это время сам ел мёд. От всего этого мне всё сильнее хотелось есть. Сначала я собирался позвать маму, но подумал, что она опять будет меня ругать, потому что велела ей не мешать, и тогда я встал и решил пойти посмотреть, нет ли чего-нибудь вкусного в холодильнике.

Там была куча вкусных вещей. Вообще у нас дома всегда много всего вкусного. Я взял куриную ножку, она, когда холодная, очень вкусная, пирожное с кремом и бутылку молока. Вдруг сзади раздался крик:

– Николя!

Я очень испугался, и всё попадало на пол. Но это была мама, которая, наверное, просто не ожидала меня здесь встретить, когда вошла в кухню. Я на всякий случай заплакал, потому что у мамы был ужасно сердитый вид. Но она ничего не сказала, только отвела меня в ванную, оттёрла губкой с одеколоном и сменила мне пижаму, потому что та, что была на мне, оказалась вся забрызгана молоком и кремом от пирожного. Мама одела меня в красную пижаму в клеточку и велела быстро отправляться в постель, потому что теперь ей нужно было вымыть кухню.

Я вернулся в кровать, но снова браться за книжку про медвежонка, которого все собирались съесть, мне не хотелось. Хватит уже с меня этих медведей, от которых одни неприятности.

Но лежать просто так было скучно, и я решил порисовать. Я сходил за всем необходимым в папин кабинет. Чистые белые листы бумаги, на которых внизу блестящими буквами написано папино имя, я брать не стал, а то бы меня опять отругали, а взял уж точно ненужные, исписанные с одной стороны. Ещё я взял совсем старую папину ручку, которую не страшно сломать. Потом быстро-быстро вернулся к себе в комнату и снова лёг в постель.

Я начал рисовать разные замечательные вещи: военные корабли, которые стреляют из пушек по самолётам в небе, крепости, на которые нападает куча врагов, а им на головы оттуда бросают всякую всячину, чтобы они не смогли прорваться. Наверное, у меня уже давно было совсем тихо, поэтому мама пришла посмотреть, чем я занимаюсь. И вот снова раскричалась.

Надо сказать, что из папиной ручки чернила немного вытекают, поэтому-то папа ею больше и не пользуется. Это очень удобно, когда рисуешь взрывы, но эти чернила у меня разлились повсюду: и на простыни, и на покрывало тоже. Мама очень рассердилась, и потом оказалось, что бумагу для рисования я тоже взял не ту, потому что на обратной стороне моих рисунков были написаны какие-то важные для папы вещи.

Мама велела мне встать, сменила на кровати простыни, отвела меня в ванную и потёрла пемзой, губкой и остатками одеколона со дна бутылки, одела в папину старую рубашку вместо пижамы, потому что чистых пижам больше не было.

Вечером снова пришёл доктор, приложил голову к моей груди, я ему показал язык, а он меня похлопал по щеке и сказал, что я здоров и могу встать.

Но, кажется, у нас дома сегодня в смысле болезней какой-то неудачный день, потому что доктор сказал, что мама неважно выглядит, и велел ей полежать и соблюдать диету.

Сегодня после обеда по дороге в школу мне встретился Альцест. Он сказал:

– А что, если мы не пойдём на уроки?

Я ему ответил, что прогуливать нехорошо, что учительница будет недовольна, что папа говорит, что надо работать, если я хочу чего-нибудь добиться в жизни и стать лётчиком, что это огорчит маму и что врать некрасиво. Тут Альцест напомнил мне, что сегодня во второй половине дня у нас арифметика, и тогда я сказал: «Ладно», и в школу мы не пошли.

Вместо этого мы побежали в противоположную сторону. Альцест скоро начал пыхтеть и отставать. Надо сказать, что из-за того, что Альцест такой толстяк, ему, конечно, трудно бегать, особенно со мной, потому что я очень силён на дистанции сорок метров (это длина нашего школьного двора).

– Поторапливайся, Альцест, – сказал я.

– Я больше не могу, – ответил Альцест и всё пыхтел и пыхтел, а потом остановился.

Я ему сказал, что нам не стоит здесь оставаться, потому что наши мамы и папы могут нас увидеть и лишить десерта, и что в школе есть инспекторы, и они посадят нас в карцер, и там нам будут давать только хлеб и воду. Когда Альцест услышал всё это, он здорово взбодрился и побежал так быстро, что теперь уже я не мог его догнать.

Мы остановились очень далеко, гораздо дальше бакалейного магазина мсье Компани; он очень хороший, мама у него покупает клубничное варенье, которое я люблю, потому что в нём нет косточек, не то что в абрикосовом.

– Здесь мы в безопасности, – сказал Альцест, а потом достал из кармана печенье и начал его есть, потому что, как он мне объяснил, если он бегает сразу после обеда, у него от этого ужасно разыгрывается аппетит.