Любовь, опрокинувшая троны - читать онлайн книгу. Автор: Александр Прозоров cтр.№ 45

Однако тут вернулась Полина с румяными, с пылу с жару, пирогами и горячим сбитнем в кувшине, и разговор пришлось прервать.

Добытый Отрепьевым свиток они развернули ближе к вечеру, в светелке инокини Марфы, за запертыми дверьми. Монашка, светя себе масляной лампой, стала негромко пересказывать прочитанное вслух:

– Та-ак… Печать царская, печать патриарха, печать Крутицкой епархии… Обыск, проведенный по повелению государя всея Руси… Федора Ивановича… «Которым обычаем царевичу Дмитрию смерть случилась». Исполнили сей сыск под надзором митрополита Сарского и Подонского Геласия, подпись, князь Василий Шуйский, подпись, окольничий Андрей Клешнин, подпись, дьяк Елизарий Вылузгин, подпись… Та-ак, и еще пять человек… – Монахиня промотала свиток дальше. – Та-ак… Учинен осмотр тела мальчика убиенного, горло перерезано глубоко, на вид семи годов… По приметам царевича, названным няньками, мамками, окольничим Клешиным и иными людьми исчисленными, а именно: родинка большая на носу справа, родинка большая на лбу высоко по правой стороне, родинка продолговатая на груди, да родинка с волосом на плече правом, волосы рыжие, глаза синие, одна рука длиннее другой, по приметам сим в убиенном мальчике царевича Дмитрия Ивановича опознать не удалось…

Инокиня Марфа громко сглотнула и продолжила чтение осипшим голосом:

– Однако же по показаниям угличан и дворни городской, сие тело царевича убиенного было в церковь Спасскую перенесено и таковым является…

Женщина откинулась от стола, пошевелила губами и изумилась уже вслух:

– Ай да Василий Иванович! Ай да князь Шуйский! И вправду о чести позаботился и лгать не захотел… – Она снова резко качнулась вперед: – Три печати… Подписи восьми знатных людей на местах… Документ для Священного Собора! Прямо глазам не верю… Братик, это все! Бориске Годунову конец!

Ссыльная крамольница крутанулась, подняла крышку стоящего у стены сундука, достала из него шкатулку с замочком, открыла, небрежно вытряхнула серебро и золото на тряпки, внутрь с необычайной нежностью положила доставленный Отрепьевым свиток.

– Сие сокровище пуще глаза своего беречь надобно, а не за пазухой таскать! Истреплется же! И первым делом списки с него сделать! Людьми достойными заверенные! – Женщина бережно спрятала шкатулку в сундук.

– И что теперь? – проводил ее взглядом Григорий.

– Теперь надобно подумать…

8 марта 1601 года

Река Выкса, Судин монастырь

Судинская обитель, несмотря на малость размеров, была твердыней. Земляной вал высотой в два человеческих роста, поверх которого стояла еще и бревенчатая стена с башнями на углах, мрачно смотрящими по сторонам черными глазницами бойниц. Правда, пушечных стволов из этих бойниц уже давно не выглядывало, сами стены почернели и обветшали, местами покосившись. Однако шпиль колокольни, что возвышался над этими стенами, был недавно окрашен в синий цвет и расписан золотыми звездами и потому выглядел совсем новеньким.

Ворота обители стояли раскрытыми настежь, так что путник в монашеской рясе, поверх которой был наброшен овчинный тулуп, без труда вошел на тесный двор, в котором едва вмещались церковь, две большие избы и конюшня. Под прочие хозяйственные нужды, вестимо, использовались стены и башни, каждая в три яруса высотой.

Путник поймал за руку бегущего с пустым ведром мальчишку простецкого вида:

– У меня письмо к инокине Марфе.

– Там она! – махнул рукой паренек и потрусил дальше.

Гость вошел в указанную избу, в сенях скинул шапку, постучал в левую дверь, заглянул:

– Прощения просим, мне сестра Марфа надобна.

– Напротив ее келья! Иди отсель! – замахали руками на вторгнувшегося мужчину монашки.

– Ага! – отскочил гость, развернулся и нахально сунулся в дверь по другую сторону сеней.

Сидящая там у окна женщина лет пятидесяти, одетая в серую рясу, повела себя куда спокойнее. Вернее – никак себя не повела, даже головы не повернула. В слабом солнечном свете, с трудом пробивающемся через двойную преграду из промасленного полотна, она старательно выбирала из берестяных туесков крохотные бисеринки, нанизывала на иглу, делала двойной стежок и снова принималась перебирать бисер.

– Сестра Марфа? – перекрестился гость. – Меня прислала с письмом сестра, тоже сестра Марфа, и тоже насильно постриженная. В миру она была Ксенией Шестовой, в супружестве Захарьиной, а я Григорий, из рода Отрепьевых.

Монахиня не отреагировала, и гость сунул руку за пазуху, достал свиток. Протянул женщине.

Но ту куда больше интересовал бисер.

Григорий подумал, что в десятилетнем своем заточении Мария Нагая перестала понимать, кто есть кто и что значат имена многих знатных людей, а потому уточнил:

– Ксения есть жена Федора Никитича, двоюродного брата покойного государя. И через него твоему сыну тоже родня.

– У меня нет сына, – негромко ответила монахиня. – Зарезали его в Угличе. Десять лет тому, пятнадцатого мая.

– Неправда, – покачал головой Григорий. – У меня столбец обыскного дела на руках. Не было в Угличе твоего сына, не опознали. Другой мальчонка погиб.

– Нет у меня сына… – эхом повторила монахиня. – Убили его в Угличе. Десять лет прошло, как убили.

– Неправда, – повторил Отрепьев. – Мы можем это доказать. Прочитай письмо моей сестры!

Однако инокиня снова вернулась к вышиванию.

– Осьмнадцать лет твоему сыну исполнилось, не дитя более! – присел перед ней Отрепьев. – Кровь молодая, горячая. Самое время себя миру показать, право на трон объявить! Дмитрия ныне уж и Шуйские, и Салтыковы, и Захарьины, и Сицкие, и Мстиславские… – да вообще все поддержать готовы! Худородный полудурок на троне всем поперек горла стоит! Меж собой старшего князья выбрать не в силах, но за сына царского выступят не колеблясь! Заедино все поддержать готовы!

Ответом было молчание.

– Мы ведь все не власти ныне ищем, а справедливости, – еще раз попытался убедить ее Отрепьев. – Род самозванцев изгнать да законного наследника царем провозгласить! В том вся знать заедино стоит, без колебаний!

Бисеринка прыгнула на иголочку, два стежка закрепили ее на полотне, и унылая монахиня снова принялась рассматривать туески в поисках стекляшек нужного цвета.

– Ты не думай, матушка, мы твоего сына на явную смерть посылать не собираемся, – помявшись, продолжил беглый писарь. – Понимаем, что коли здесь он объявится, то убьют его сразу, ничего сделать не успеет. Поперва мы втайне к ляхам отъедем, там его и покажем. Доказательства у нас есть, утвердимся в звании истинном быстро, и всей Руси о здравии сына твоего доведем и о его праве на венец царский объявим. Дмитрий Иванович младше Бориски Годунова на тридцать лет, посему всяко его переживет. А как Бориска сдохнет, он в державу нашу с торжеством вернется и на престол сядет!