Любовь, опрокинувшая троны - читать онлайн книгу. Автор: Александр Прозоров cтр.№ 40

– Увы, матушка, сама я отправиться на Ухру не могу, – посетовала монашка. – Надобно отправить туда уважаемую служительницу, каковая поручится в истинности моего запроса. Вестимо, для блага обители мне придется писать очень много грамот. Надобно будет закупить не меньше тюка выбеленной бумаги и чернил.

– Если построить новый корпус, обновить храм и возвести звонницу, на колокола может не хватить… – задумчиво ответила Алевтина.

– Мы обязательно что-нибудь придумаем… – пообещала Ксения.

Женщины посмотрели друг другу в глаза. И обе отлично друг друга поняли. Ссыльной требовалась привычная, уютная жизнь и свобода рук, дабы заниматься своими делами – и ради этого она была готова взять нищий скит на содержание. Игуменья хотела превратить глухую дыру в богатую обитель – и ей не было никакого дела до разногласий своей новой послушницы с далеким, никогда не виденным ею государем.

Лишними в сем согласии были только двое приставов, обязанных следить за поведением крамольницы, ее унижением и угнетением, за ее пребыванием в скудости и голоде.

– Будем снисходительны к царским слугам, матушка, – перекрестилась инокиня Марфа. – Великие тяготы, что приходится им переносить, вынуждают воинов заливать усталость хмельной брагой.

– Господь велел прощать, – в тон ей ответила игуменья. – Не стоит попрекать ближних своих за их слабости, ибо сказано Господом нашим: «Пусть бросит камень тот, кто сам безгрешен». Не судите, и не судимы будете.

Божии сестры сложили на груди ладони и смиренно вздохнули.

– Я могу сама отвезти запрос на утварь, приложив к сему письму указание государя Бориса Федоровича о твоем пострижении, – сказала игуменья Алевтина. – Полагаю, заподозрить во лжи меня не посмеет никто!

– Тогда пойдем к ключнице, и я сейчас же составлю потребную грамоту, – согласно кивнула инокиня Марфа.

Игуменья отправилась в путь спустя четыре дня, прихватив с собою двух сестер, опытных в управлении лодкой. А еще спустя неделю вернулся из Костромы Ерема Блездун, привезя тяжелый мешочек с семьюдесятью рублями из торговой доли Ксении в деле купца Триброва.

* * *

Теперь ссыльная смогла наконец-то вздохнуть свободно и ничем себя не ограничивать: заказать добротного сукна и тонкого полотна, из которого трудница Полина сшила им обеим новые исподние рубахи и рясы, а также новые простыни и тюфяк, каковой набила уже пером, а не сеном. Кушать она стала больше рыбы вместо надоевших жидких кулешей и репы, запивать еду медовым сытом, а не водой.

Но главное внимание, конечно же, Ксения уделила письмам. Купец ничего не узнал о судьбе Федора Никитича, и потому инокиня Марфа отправила с рыбаком Еремой грамоты князьям Троегубовым, Черкасским, Сицким, князю Милославскому и Салтыкову.

Впервые в жизни Ксения оценила ценность пиров, что закатывал ее муж. Она знала почти всех знатных людей Москвы! И со всеми имела если не дружеские, то хотя бы добрые отношения, а потому могла надеяться на ответ.

Спустя месяц из Москвы вернулся Гаврила – гордый собою, в новом синем зипуне, все швы которого украшали желтые шелковые шнуры, и из них же были сделаны петли для пуговиц; на ногах у паренька сияли глянцем яловые сапоги.

Причалив к берегу, он вынес для божьих сестер большую корзину пряников, сам же, широко перекрестившись, словно на храм, низко поклонился Ксении:

– Подарок у меня для тебя, матушка Марфа! Князь Василий самолично молитвенник свой для тебя завернул. Сказывал, смирение тебе надобно и послушание, посты и молитвы. Сказывал, во многих ссылках, что ему довелось перенести, собранные в сей книге молитвы зело помогали ему тяготы и скудость преодолеть.

Сын рыбака, достав из лодки кожаный мешок, развязал узел, достал увесистый сверток, приблизился и с поклоном передал женщине.

– И как князь Василий? – приняла посылку монахиня.

– Накормил, напоил досыта, в покоях своих приветил, пять рублей дал в дорогу! – похвастался Гаврила, выпячивая грудь и разворачивая плечи.

Пять рублей – это, считай, пять коров ему подарили или двух коней добрых и крепких. Целое богатство!

– Больше ничего не передавал, не сказывал? – спросила Ксения.

– Просил за себя помолиться.

– Понятно, – угрюмо пробормотала монахиня. – Василий Иванович осторожен сверх меры, незнакомым гонцам писанных своей рукой писем и вестей не доверяет…

Ксения даже не догадывалась, что в то самое время, когда Гаврила доставил князю Шуйскому ее послание, в гостях у Василия Ивановича был князь Петр Буйносов. Тот самый Буйносов, что и разорил со своими слугами подворье бояр Захарьиных, повязав их самих и отправив в разные стороны в далекие узилища! Кого в Сибирь, кого на Северную Двину, кого на Белое озеро, кого на Онежское. Так что дом князя Шуйского был полон буйносовских холопов и просто лишних глаз. Потому Василий Иванович и поспешил быстро отправить гостя восвояси, пока никто не успел понять, откуда тот заявился. И даже наедине с рыбаком лишнего предпочел не болтать.

Отпустив Гаврилу Блездунова, монахиня отправилась к себе в келью, положила посылку на постель, развернула полотно. С интересом посмотрела на истрепанный и рыхлый, засаленный по краям, покрытый пятнами псалтырь в толстом кожаном переплете.

– Сказывал, молитвы сии во всех ссылках ему помогали? – припомнила Марфа слова гонца, раскрыла книгу наугад и невольно рассмеялась. Там, плотно зажатые между страницами, лежали рядками серебряные десятикопеечные монеты. – Да уж, с такими псалмами и вправду не пропадешь!

Она осторожно, чтобы не рассыпать прилипшие к толстой желтой бумаге монеты, полистала страницы и вдруг увидела меж ними свою расплющенную грамоту. На обратной стороне письма имелось две строчки:

– Спасибо, княже… – пробормотала Ксения.

Увы, она совершенно не представляла, где именно находится Сийская обитель! Скорее всего, это была такая же дикая глухомань, как и Толвуя. Да и Белое озеро – оно ведь большое. Поди сыщи…

6 декабря 1599 года

Онежское озеро, скит Толвуя

Вскоре после ледостава чащобы вокруг Толвуи наполнились стуком топоров.

Когда еще строиться, кроме как не зимой? Все ручьи, болота, озера и протоки превращаются в прочные ровные дороги; древесина уснувших на зиму сосен суха, как порох; глина, песок или камни – любая земля легко становится твердой дорогой, а после того, как утаптывается снег – еще и скользкой, по которой бревна словно сами собой к стройке бегут. Зимой полевых работ уже нет, все заготовки сделаны, погреба и амбары полны – так отчего бы и не отлучиться из дома ради лишнего заработка?

По льду Онежского озера со всех ближайших деревень мужики привели в Толвую своих лошадей и теперь споро, одно за другим, выволакивали на кобылках из леса длинные коричневые хлысты. Возле старого храма плотники из строительной артели ошкуривали их, выбирали пазы, после чего затягивали на стены быстро растущего дома.