Марджери страдала. Католики собирались снова убивать протестантов, а те готовились давать отпор. Но ведь следование великому учению Христа не подразумевает пушек и мечей, убийств и увечий! В Евангелиях лишь враги Иисуса проливали кровь.
Она не могла не вспомнить разговоры с Недом, который, подобно ей самой, верил, что христиане вовсе не должны убивать друг друга за веру. Он утверждал, что и королева Елизавета думает точно так же, хоть и признавал, что ее величество далеко не всегда верна своим убеждениям.
В начале 1588 года, когда до Англии стали доходить слухи о размерах и силе новой армады, Марджери впала в еще большее уныние. Поговаривали, что испанский флот будет насчитывать добрую сотню кораблей. Эта цифра страшила англичан, весь флот которых состоял из тридцати восьми парусников.
По решению короны тех католиков, что не скрывали своих симпатий к врагу, стали арестовывать – на всякий случай. Марджери всерьез рассчитывала, что мужчин ее семьи эта участь не минует и что в тюрьме они окажутся в безопасности. Однако графа Барта не сочли достойным задержания. Правда, он никогда не принимал участия ни в каких заговорах. Это ведь Марджери тайно помогала католикам в Новом замке, но она всегда соблюдала осторожность, и никто ее ни в чем не подозревал.
А потом привезли оружие.
Две подводы с сеном въехали во двор замка. Когда сено скинули на землю, обнаружилось, что в подводах с полдюжины топоров, три-четыре десятка мечей, десять аркебуз, мешок пуль и бочонок с порохом. Марджери распорядилась унести все в дом и сложить в старинной хлебной печке, после чего справилась у Барта:
– Зачем нам оружие?
Она действительно не знала, что и думать. За кого собирается сражаться ее супруг – за королеву и за свою страну или за католическую церковь?
Барт быстро развеял ее сомнения.
– Я соберу войско из верных дворян-католиков и крестьян и разделю его надвое. Одну половину сам поведу в Кум, навстречу испанцам, что придут нас освободить, а другую отправлю с Бартлетом в Кингсбридж: они захватят город и проведут тожественную мессу в соборе. На латыни, разумеется.
С языка Марджери рвались возражения, но она велела себе молчать. Если она осмелится не согласиться, Барт попросту перестанет делиться с нею своими планами.
Граф полагал, что его супруга не одобряет кровопролития, не более того. Но отторжение Марджери было куда глубже. Она вовсе не собиралась пережидать в сторонке – нет, она твердо решила помешать мужу.
Поэтому вместо возражений она лишь указала:
– Ты не справишься со всем этим в одиночку.
– Почему в одиночку? Знатные католики по всей стране сделают то же самое.
– Откуда ты знаешь?
– Твой брат все устроил.
– Ролло? – Новость потрясла Марджери. – Он же во Франции!
– Уже нет. Он собирает католическую знать.
– Но откуда ему знать, как это делается? – Впрочем, задавая вопрос, Марджери вдруг поняла, к собственному ужасу, что ответ известен заранее.
Барт подтвердил ее опасения.
– Всякий дворянин, тайно принимавший у себя католических священников, готов выступить против Елизаветы Тюдор.
У Марджери перехватило дыхание, словно ее ударили в живот. Она постаралась скрыть свои чувства от Барта. По счастью, ее супруг никогда не отличался наблюдательностью.
– Значит… – Она запнулась, сглотнула, сделала глубокий вдох. – Значит, Ролло воспользовался теми священниками, которых я покрывала, чтобы подготовить вооруженное восстание против королевы Елизаветы?
– Ну да. Мы подумали, что тебе лучше об этом не говорить.
Какая забота, с горечью подумала Марджери.
– Женщинам не нравятся разговоры о крови и насилии, – пояснил Барт с таким видом, будто и впрямь разбирался в женской природе. – Но со временем ты бы узнала, не сомневайся.
Марджери разозлилась и опечалилась, но не хотела, чтобы Барт это заметил. Потому она задала отвлекающий вопрос:
– Где ты будешь хранить оружие?
– В старой печи.
– Тут слишком мало мечей для целого войска.
– Должны привезти еще. А за печью места полным-полно.
Тут Барт отвернулся, чтобы дать распоряжение слуге, и Марджери воспользовалась этим предлогом для ухода.
Неужто она была настолько глупой? Ей ведь следовало знать, что Ролло – и Барт заодно – нисколько не задумаются ее обмануть. Но почему-то она до сих пор пребывала в уверенности, что Ролло, как и она сама, хочет лишь того, чтобы добрые католики могли причащаться как положено. Почему, ну почему она не догадывалась об его истинных намерениях?
Если бы они с Ролло встретились, она, пожалуй, смогла бы заглянуть брату в душу. Но многие годы подряд она только махала ему рукой, когда прибывало очередное судно со священниками из Английского коллежа. А он продолжал ее дурачить.
Марджери сказала себе, что больше ни за какие коврижки не станет переправлять священников Ролло в Англию. Прежде она не ведала об уготованной им двойной роли, но теперь, когда правда открылась, она наотрез отказывается вести с ними какие-либо дела – и вообще выполнять пожелания своего брата. При первой же возможности она уведомит его о своем решении зашифрованным посланием. Ролло наверняка разъярится. От этой мысли на сердце стало немного теплее.
Ночь напролет Марджери пролежала без сна, да и следующие ночи не принесли облегчения. Потом она приказала себе перестать изводиться и заняться делом. Никто не брал с нее клятвы хранить в тайне происки Ролло и затеи Барта. Может ли она что-либо предпринять, чтобы предотвратить кровопролитие и спасти своих сыновей?
Например, поговорить с Недом Уиллардом.
Через несколько дней наступала Пасха, и Марджери, как обычно, собиралась с Бартом и сыновьями в Кингсбридж, на пасхальную ярмарку. Им всем предстояло посетить торжественную службу в соборе. Барт уже не мог себе позволить не посещать протестантские службы, поскольку это выглядело чересчур дерзко, а штраф за уклонение от службы повысили до двадцати фунтов.
Когда семья подъехала к Кингсбриджу и впереди, над макушками деревьев, показалась колокольня собора, Марджери ощутила укол совести. Возможно, ей все-таки следует поддержать супруга, приветствовать испанцев и примкнуть к восстанию английских католиков? Ведь вполне может случиться так, что Англия и вправду снова станет католической и воля Всевышнего исполнится.
При протестантах празднование Пасхи сделалось скучным и обыденным. Больше никто не носил по городским улицам мощи святого Адольфа, не устраивал пышных и многоцветных шествий. В соборе не разыгрывали мистерий. Протестанты не одобряли бурных празднований и театра в храмах. Зато перед постоялым двором «Колокол» каждый день заезжие актеры ставили пьесу под названием «Добрый человек»
[97].