Барни пригубил и спросил:
– Ром от Беллы?
– Понятия не имею, – ответил дон Хорди. – Кто такая Белла?
Дурной знак.
– Раньше она делала лучший на острове ром, – объяснил Барни, стараясь не показывать свое разочарование. – Наверное, переселилась куда-нибудь.
– Вполне возможно. А этот вам не по вкусу?
– Ну что вы! За сотрудничество!
Выйдя из дворца, Барни и Джонатан двинулись к дому, где когда-то проживала Белла и где она готовила ром. Вошли через проход под аркой на внутренний двор. Судя по всему, дела здесь шли неплохо – драгоценная жидкость стекала в бочонки сразу из двух приспособлений.
К морякам вышел мужчина, глядевший по-хозяйски. На вид ему было около тридцати, темная африканская кожа удивительным образом сочеталась с прямыми волосами, из чего следовало, что он может быть отпрыском европейца и рабыни.
Мужчина дружески улыбнулся.
– Добрый день. Полагаю, вы пришли купить лучшего на свете рома.
Барни мрачно подумал, что, пожалуй, за такого вот мужчину Белла и могла выйти замуж.
– Угадали. А взамен готовы продать парочку испанских пистолетов.
– Идемте, попробуете наш ром. Я владелец, Пабло Трухильо.
Барни понял, что больше не в состоянии сдерживаться.
– Что случилось с Беллой?
– Я выкупил у нее это дело два года назад. И до сих пор варю по ее правилам. – Пабло провел гостей в дом, усадил и принялся выдавливать сок лаймов – в точности как Белла когда-то.
– А сама Белла где? – спросил Барни.
– Живет в доме, что достался ей от дона Альфонсо. Сам Альфонсо умер, его поместье отошло кому-то другому, но Белле он отписал домик.
Барни почудилось, что Пабло Трухильо что-то недоговаривает.
– Она замужем?
– Вряд ли. – Пабло поставил на стол бутыль и стаканы.
Барни злился на себя. Не стоило, конечно, столько расспрашивать о Белле. Глядишь, его команда, чего доброго, начнет думать, что их шкипер повредился умом, раз отправился через океан за какой-то девкой. Поэтому он воздержался от дальнейших расспросов, попробовал ром Пабло и приобрел два бочонка по удивительно низкой цене.
Лишь перед уходом, велев голосу разума заткнуться, он небрежно произнес:
– Надо бы повидать Беллу. В городе найдется кто-нибудь, кто сможет отвести меня к ней?
– Мой сосед, Маурисио Мартинес, каждые несколько дней водит в поместье мула с припасами.
– Благодарю.
Соседнее здание оказалось большой лавкой, где хватало всего: там были бочонки с рисом и бобами, пучки трав, кухонная утварь, гвозди и разноцветные ленты. Маурисио охотно согласился прикрыть торговлю прямо сейчас и отвести Барни в поместье.
– Все равно скоро надо будет, – пояснил он. – Нужны мука и оливковое масло.
Изъяснялся он короткими фразами, словно считал, что так собеседнику понятнее.
Барни отослал Джонатана приглядывать за «Элис», а сам остался с Маурисио.
Тот оседлал для гостя лошадь, а сам предпочел идти пешком, ведя в поводу вьючного мула. Пыльная дорога вывела их из города и устремилась в холмы. Барни не был расположен к беседе, но Маурисио говорил за двоих, в своей отрывистой манере. По счастью, ему как будто было все равно, отвечает Барни или нет, понимает или нет, и Барни никто не мешал предаваться воспоминаниям.
Вскоре начались поля сахарного тростника. Зеленые стебли ростом с Барни тянулись ввысь бесконечными рядами, а между ними бродили рабы-африканцы. Мужчины носили оборванные штаны, женщины трудились в свободных платьях-балахонах, а детишки бегали голыми. На голове у каждого раба красовалась самодельная соломенная шляпа. На одном поле рабы, изнемогая под палящим солнцем, копали ямки и сажали побеги. Потом Барни заметил большой деревянный пресс, которым давили стебли тростника, и сок растений стекал в чан внизу. Дальше попалось деревянное здание, внутри которого горел огонь и тяжело дышали меха.
– Кипятильня, – пояснил Маурисио.
– Как люди здесь выживают, по такой-то жаре? Снаружи зной и внутри…
– Многие умирают. Рабов часто меняют. Дорого обходятся.
Наконец показался господский дом – двухэтажный, сложенный из того же кораллового известняка, из какого возвели дворец в городке. Подойдя ближе, Маурисио показал на деревянный домик в тени пальмовых деревьев.
– Белла там.
Он отвернулся и направился к господскому дому.
Барни спешился, привязал лошадь к стволу пальмы. Сглотнул внезапно вставший в горле ком. За девять лет могло произойти что угодно.
Он подошел к домику. Дверь была открыта, и Барни ступил внутрь.
На узкой кровати в углу лежала какая-то старуха. Больше никого в доме не было.
– Где Белла? – спросил Барни по-испански.
Старуха долго молчала, разглядывая его, потом прохрипела:
– Я знала, что ты вернешься.
Эти слова потрясли его до глубины души. Он уставился на старуху, не веря собственным глазам.
– Белла?
– Я умираю.
Барни в два шага пересек комнатку и встал на колени перед кроватью.
Это и вправду была Белла. Ее волосы поредели настолько, что почти исчезли, золотистая кожа сделалась вялой, будто пергаментной, а тело, такое крепкое и желанное, совсем усохло. Но голубые глаза никуда не делись.
– Что с тобою стряслось?
– Лихорадка повес
[78].
Барни никогда не слышал о такой болезни, но это не имело значения: с первого взгляда всякий бы понял, что Белла – на краю смерти.
Он нагнулся, желая поцеловать ее в губы, но Белла отвернула голову.
– Я заразная.
Тогда Барни поцеловал ее в щеку.
– Милая моя Белла, – проговорил он. Горе его было столь велико, что язык отказывался слушаться. Барни кое-как справился со слезами – мужчине не пристало плакать – и выдавил:
– Я могу что-то сделать для тебя?
– Да. Окажи мне услугу.
– Все, что угодно.
Прежде чем она успела что-либо сказать, из-за спины Барни прозвучал детский голосок:
– А ты кто?
Он обернулся и увидел в дверях маленького мальчика – золотистая кожа, курчавые африканские волосы отливают рыжиной, глаза зеленые…
Барни повернулся к Белле.
– Ему лет восемь…