1917. Русская голгофа. Агония империи и истоки революции - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Дегтев, Дмитрий Зубов cтр.№ 28

Идея шествия ко дворцу «всем миром» была до гениальности проста. В первую очередь тем, что самого Гапона она ставила практически в беспроигрышное положение. Прими царь это ходатайство от народа, Гапон становился победителем и вождем народа. Откажи и не прими, Гапон оставался хорошим, а царь становился плохим. Дескать, станет ясно, с кем он – с народом или против народа. «Резолюции либеральных банкетов и даже земств бледнеют перед теми, которые депутация рабочих попытается завтра представить царю», – восхищался французский корреспондент Авенар.

Ну а самое главное, власти были совершенно застигнуты врасплох внезапно свалившейся опасностью! Только 7 января в правительстве узнали о политическом характере движения и его массовости. Между тем в этот день к забастовке присоединились и все типографии, в связи с чем газеты на следующий день не вышли. Следовательно, СМИ оказались парализованы, что в данном случае также оказалось на руку Гапону. Градоначальник вынужден был организовать расклейку листовок с предупреждением об опасности массовых манифестаций, однако выпустить их удалось совсем немного. Ну а Гапон со своими сторонниками в это время разъезжал по отделам Собрания, зачитывал петицию и требовал от рабочих поклясться, что они явятся в воскресенье на демонстрацию и не отступятся от своих требований, даже если им будет угрожать смерть.

По свидетельству очевидцев, после речей Гапона толпа пребывала в состоянии «религиозной экзальтации». Люди плакали, топали ногами, стучали стульями, бились кулаками в стены и клялись, как один, явиться на площадь и умереть за правду и свободу. И это не было удивительным.

Что, в сущности, предлагал простым трудящимся царский режим? Всю жизнь трудиться без отдыха за гроши, едва сводя концы с концами, а потом передавать эту нищету по наследству своим детям. В то время как буржуи разъезжали на дорогих рысаках и ходили по ресторанам. А потом старость, болезнь и смерть в полной нищете в какой-нибудь ночлежке или халупе. В то время как элита жила во дворцах, развлекалась на балах и ездила отдыхать за границу и в сказочный Крым. Где, спрашивается, справедливость?! Многим казалось, что 9 января навсегда перевернет их жизнь или хотя бы даст надежду на лучшее.

«Быть может, никогда и нигде еще революционный подъем огромных народных масс – готовность умереть за свободу и обновление жизни – не соединялся с таким торжественным, можно сказать, народно-религиозным настроением», – рассказывала очевидец событий Л. Я. Гуревич. «Названный священник приобрёл чрезвычайное значение в глазах народа, – писал прокурор Петербургской судебной палаты министру юстиции. – Большинство считает его пророком, явившимся от Бога для защиты рабочего люда. К этому уже прибавляются легенды о его неуязвимости, неуловимости и т. п. Женщины говорят о нем со слезами на глазах. Опираясь на религиозность огромного большинства рабочих, Гапон увлёк всю массу фабричных и ремесленников, так что в настоящее время в движении участвует около 200 000 человек. Использовав именно эту сторону нравственной силы русского простолюдина, Гапон, по выражению одного лица, „дал пощечину“ революционерам, которые потеряли всякое значение в этих волнениях, издав всего 3 прокламации в незначительном количестве. По приказу о. Гапона рабочие гонят от себя агитаторов и уничтожают листки, слепо идут за своим духовным отцом. При таком направлении образа мыслей толпы она, несомненно, твердо и убежденно верит в правоту своего желания подать челобитную царю и иметь от него ответ, считая, что если преследуют студентов за их пропаганду и демонстрации, то нападение на толпу, идущую к царю с крестом и священником, будет явным доказательством невозможности для подданных царя просить его о своих нуждах».

В тот момент Гапон действительно стал вторым Христом, люди видели в нем пророка, посланного Господом для освобождения рабочего класса. А его поповское обличье только добавляло правдоподобности. И напрасно Гапона потом обзывали «провокатором». Он был именно вождем и революционером, вероятно одним из лучших революционеров в мировой истории.

За два дня до шествия Гапон позаботился и о поддержке со стороны традиционных революционеров, социал-демократов и эсеров. «Пойдем под одним знаменем, общим и мирным, к нашей святой цели», – говорил он на встрече с ними. Попу удалось убедить коллег присоединиться к мирному шествию, не прибегать к провокациям, не поднимать красных флагов и, главное, не орать традиционное «долой самодержавие». Гапон был полностью уверен в успехе движения и считал, что царь вынужден будет выйти к народу и принять петицию. При этом он лично собирался взять с того клятву немедленно подписать указ о всеобщей амнистии и о созыве Учредительного собрания. После этого Гапон намеревался выйти к народу и махнуть белым платком, это был сигнал к всенародному празднику. Ну а если бы царь отказался принять народное ходатайство и подписать указ, он махнет красным платком. Это уже был прямой сигнал к революции. В этом случае революционерам и погромщикам предоставлялась полная свобода действий. «Тогда выбрасывайте красные флаги и делайте все, что найдете разумным», – говорил Гапон эсерам.

Пожалуй, никогда более в нашей истории революционеры разного толка, обычно враждующие, не выступали в столь едином порыве. Эсеры и социал-демократы зачитывали петицию и призывали всех идти к Зимнему дворцу. При этом некоторые ораторы даже подражали Гапону, копировали его украинский акцент.

План Григория Гапона конечно же был и наивен, и столь же коварен. Фактически царю и всей власти ставился шахматный мат еще до начала партии. Пойти на поводу у толпы и ее лидера – попа они конечно же не могли. Причем как в силу тупости и глупости, так и от страха перед повторением штурма Бастилии. А отказ автоматически означал плевок в лицо народу и окончательный крах авторитета самодержавия.

7 января совсем осмелевший Гапон еще и явился к министру юстиции Н. В. Муравьеву и в ультимативной форме потребовал у того оказать воздействие на царя, уговорить его принять петицию. «Падите ему в ноги и умоляйте его, ради него самого, принять депутацию, и тогда благодарная Россия занесет ваше имя в летописи страны», – заявил Гапон. Муравьев действительно сходил к царю, но на коленях не ползал. «Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики, – записал Николай II в дневнике 8 января. – Во главе рабочего союза – какой-то священник-социалист Гапон».

В этот же день, наконец осознав истинный масштаб угрозы, МВД выдало ордер на арест Гапона. Однако выполнить его уже не представлялось возможным, так как поп всегда был окружен плотной толпой рабочих и полицейские могли быть просто растерзаны ими.

По свидетельству современников, 8 января Гапон и его окружение, до этого уверенные в своей победе, вдруг стали испытывать сомнения. Не случайно накануне выступления Гапон направил письма царю и министру внутренних дел с призывом избежать кровопролития. «Если Ты, колеблясь душой, не покажешься народу и если прольется неповинная кровь, то порвется та нравственная связь, которая до сих пор ещё существует между Тобой и Твоим народом. Доверие, которое он питает к Тебе, навсегда исчезнет», – писал он Николаю II. В одной из последних речей перед шествием Гапон говорил: «Здесь может пролиться кровь. Помните – это будет священная кровь. Кровь мучеников никогда не пропадает – она дает ростки свободы…»