Дороги, которым нет конца - читать онлайн книгу. Автор: Чарльз Мартин cтр.№ 53

Я хотел умереть с открытыми глазами. Увидеть, на что это будет похоже, когда я перейду из этого мира в следующий. Но дым жег мне глаза. Одно ухо ничего не слышало, в другом стоял сплошной звон.

Потом я услышал странный, какой-то знакомый звук. Мужской голос выкрикивал мое имя. Сначала он был отдаленным, затем приблизился. Потом появилась тень. Я не знал, кто это был и откуда он пришел, но надо мной возникла фигура, завернутая в одеяло. Помню, как одеяло накрыло меня и охладило мое лицо; до меня дошло, что оно совершенно мокрое. Когда говорят, что грешники в аду жаждут ледяной воды, они не шутят.

Одной рукой мужчина поднял то, что давило на меня, а другой потянул к себе. Он взвалил меня на плечо, подхватил Джимми и понес меня через огонь. В клубах дыма все трещало и падало. Я кашлял, из простреленной груди лилась кровь; никогда в жизни мне не было так жарко. Но тот парень просто шагал вперед, ни на что не обращая внимания.

Мир почернел.

Моей последней мыслью было «папа, мне так жаль…», но слова так и не достигли моих губ.

Не хватило воздуха.

Звук привел меня в чувство: монотонное бибиканье какого-то аппарата у меня над головой. Я моргнул и попытался приспособиться к свету, но мир был белым, ярким и шумным, словно кто-то водил пальцами по грифельной доске. Разные части моего тела были обмотаны трубками и проводами. Отовсюду что-то текло и капало.

Передо мной появился человек со стетоскопом на шее. Бибикающий звук прекратился.

— Как вы себя чувствуете? — Голос врача звучал приглушенно.

Я попытался заговорить, но у меня ничего не получилось. Мои губы прошептали «живой», но наружу не вырвалось ни звука.

Он похлопал меня по ноге.

— Когда вас доставили сюда, вы живым не были.

Я попытался сказать что-то еще и опять потерпел неудачу.

— Хотите услышать хорошие новости или плохие?

Я полагал, что уже знаю плохие новости. Хорошие.

Он улыбнулся, как будто от этого было легче.

— Вы будете жить.

В его словах для меня было мало утешения. Это было очевидно. Я напрягся и сумел прошептать одно слово:

— Плохие?

Выражение его лица изменилось.

— Вы будете жить, — врач помедлил, подбирая слова, — но не так, как раньше.

Он окинул меня взглядом с головы до ног, словно раздумывая, с чего начать. Так делает механик, которому вы только что отдали на диагностику свою колымагу с пятнадцатилетним стажем.

— Что-то очень большое упало на вашу руку и раздробило почти все кости.

Я попробовал пошевелить пальцами, но они не слушались меня.

— То, что горело, было токсичным и чрезвычайно горячим. Оно сожгло вашу гортань и голосовые связки. Вам придется заново учиться говорить. Крайне сомнительно, что вы когда-либо обретете прежний контроль над голосом.

Это объясняло появление странного комка в моем горле.

— Мы реконструировали вашу барабанную перепонку, но потеря слуха неизбежна. Кроме того, мы остановили кровотечение в грудной клетке и смогли извлечь пулю, но она причинила вашим внутренним органам много неприятностей. — Доктор повернулся и посветил красной лазерной указкой на рентгеновский снимок грудной клетки и позвоночника, которые, судя по всему, были моими. — Мы подробнее поговорим об этом в следующие дни.

Я был чрезвычайно заторможенным после глубокого медикаментозного сна. Слова доктора эхом отдавались в моей голове, не откладываясь в памяти. Я жестом указал на бумажный блокнот, который он мне передал. Я писал левой рукой, так что каракули было трудно разобрать.

— Какие у меня шансы?

Он со вздохом опустился на круглый стальной табурет на колесиках и подкатился к моей кровати.

— Вы больше никогда не будете петь. Возможно, даже говорить. Скорее всего, вы не сможете играть на инструментах, где требуется участие правой руки. Вы практически оглохли на правое ухо. Кроме того, ваша печень… — Он продолжал говорить, но мне было чрезвычайно трудно вникать в смысл сказанного. Слова перекатывались в моем черепе, как стеклянные шарики.

Я поднял голову и попробовал оглядеться, но комната начала вращаться, поэтому я снова улегся на подушку и закрыл глаза.

— Джимми?

— Кто? — Он наклонился ближе.

Я изобразил, будто играю на гитаре. Он рассмеялся:

— Вы имеете в виду гитару, в которую вцепились, когда вас привезли сюда?

Я кивнул.

— Никогда раньше такого не видел. Пришлось буквально выколупывать футляр из вашей стальной хватки. Возможно, гитара спасла вам жизнь. Если бы не она, сомневаюсь, что мы бы сейчас разговаривали друг с другом. Гитара стоит здесь, в углу. — Он вопросительно прищурился. — Вы знаете парня, который вытащил вас оттуда?

Я покачал головой.

— Сэм какой-то там. Он был здесь несколько раз вместе с девушкой, певицей. Он ее продюсер. Все хотят получить его автограф и ее тоже.

— Что еще за черт! — Мой шепот был сердитым, но бессвязным. Мужчина посмотрел на телевизор.

— Он спас вам жизнь. Об этом теперь говорят во всех новостях.

Я промолчал. Если бы я сказал правду, то это отняло бы у меня слишком много времени и сил.

Из-за шепота в моей глотке появилась слизь, вызвавшая мучительный, судорожный кашель. Доктор подставил мне пластиковую миску, которую я наполовину наполнил алой слизистой массой.

Я огляделся и похлопал по кровати левой рукой, как старик, шарящий в кармане пальто.

— Вы что-то ищете?

Я попытался жестами дополнить свой прерывистый шепот.

— Черная записная книжка. Стянутая резиновой лентой.

Он покачал головой:

— Не видел. Я поспрашиваю, но вряд ли она сохранилась. — Короткая пауза. — Огонь был очень сильным.

— Ядровая сосна.

Он наклонился ближе.

— Что это такое?

— Дерево, пропитанное керосином двести лет назад, — прошептал я.

Он кивнул:

— Тогда все ясно.

Я смотрел на потолок, а в уголках моих глаз собирались слезы. В эти первые туманные моменты я осознал несколько вещей: мои песни пропали, и на гитаре я больше играть не смогу. Но последнее откровение ранило меня больше всего.

Теперь Делии будет лучше без меня; я собирался расстаться с ней без каких-либо объяснений… и это будет больнее всего остального как для нее, так и для меня.

История, которая случилась со мной, действительно попала во все выпуски новостей. Сэм изображал мученика и вел себя как глубоко огорченный человек. Десять швов на его лбу делали картину еще более живописной.