Кавказская война. Семь историй - читать онлайн книгу. Автор: Амиран Урушанзе cтр.№ 50

В итоге выбрали другой проект, который представил командующий войсками левого фланга Кавказской линии генерал Николай Евдокимов. «Переселение непокорных горцев в Турцию, без сомнения, составляет важную государственную меру, способную окончить войну в кратчайший срок, без большого напряжения с нашей стороны», — вот ключевой тезис евдокимовского проекта. Евдокимова поддержал начальник штаба Кавказской армии Дмитрий Милютин, который спустя несколько лет станет военным министром и будет реформировать русскую армию.

После владикавказской встречи генерала Евдокимова назначили начальником Кубанской области, которая была образована взамен правого фланга Кавказской линии (левый фланг тоже получил новое название — Терская область). Ему было поручено решить черкесский вопрос. На новом посту Евдокимов придерживался им же сформулированного принципа: «Первая филантропия — своим; я считаю себя вправе предоставить горцам лишь то, что останется на их долю после удовлетворения последнего из русских интересов».

Начался трагический черкесский исход. «…никогда не забуду того подавляющего впечатления, какое произвели на меня горцы в Новороссийской бухте, где их собралось на берегу около семнадцати тысяч человек. Пóзднее, ненастное и холодное время года, почти совершенное отсутствие средств к существованию и свирепствовавшие между ними эпидемии тифа и оспы делали положение их отчаянным. И, действительно, чье сердце не содрогнулось бы при виде, например, молодой черкешенки, в рубищах, лежащей на сырой почве, под открытым небом с двумя малютками, из которых один в предсмертных судорогах боролся с жизнью, в то время как другой искал утоление голода у груди уже окоченевшего трупа матери», — писал кавказовед Адольф Берже.

Горцы становились мухаджирами — изгнанниками, которые переселялись в мусульманскую державу, чтобы сохранить свою веру. Численность эмигрантов точно неизвестна. Историки называют разные цифры. Адольф Берже писал о примерно полумиллионе горцев, выселенных в Османскую империю. Он основывался на данных российской администрации. Но часть горцев покидала Кавказ на судах контрабандистов и даже пиратов. Некоторые уходили сухим путем. Все это не учитывалось официальной статистикой. По подсчетам Касболата Дзамихова число выселенных адыгов, абхазов и абазин превышает миллион человек.

Турецкое правительство выражало заинтересованность в переселении черкесов. Новые мусульманские подданные были очень нужны султану, который намеревался использовать горцев как противовес многочисленному христианскому населению. Турки отправляли к черкесам эмиссаров, которые призывали поскорее отправляться в Османскую империю, обещая многочисленные блага и довольство. Но на деле все эти обещания оказались пустыми.

Черкесы тысячами умирали на берегу Черного моря в ожидании турецких транспортных кораблей, приходивших крайне нерегулярно. На небольшие суда, рассчитанные на 50–60 человек, громоздились несколько сотен. Перегруженные утлые суденышки часто шли ко дну, черкесы, бежавшие от русского штыка, гибли в морской воде.

Счастливчики, которым удавалось достичь Турции, радовались преждевременно. Испытания только начинались. Османские власти селили мухаджиров в самых невыгодных местах, обременяли налогами. О бедственном положении черкесов в Турции много писал адыгский публицист Давлет-Гирей Хатакокор. Вот отрывок из его статьи: «Безотраднее турецкой деревни трудно даже себе представить, но деревню, где живут черкесы, невозможно описать. Сказать правду, это сборище нищих и голодных оборванцев. А ведь многие из них еще так недавно жили себе чудесно на Кавказе и понятия не имели, что значит быть голодным и оборванным. А здесь, как въедешь в мусульманский поселок, тебя охватывает тоска и желание выбраться как можно скорее».

Выселение черкесов позволило Российской империи окончательно покорить Северо-Западный Кавказ, но отнюдь не способствовало процветанию региона. Напротив, прекрасные когда-то черкесские сады пришли в запустение. Плодородный и богатый край превратился в медвежий угол. Казаки оказались неспособными вести хозяйство в новых условиях.

В конце XIX столетия природу опустошенной Черкесии внимательно изучал русский ученый Иван Клинген. Подводя неутешительные итоги казачьей колонизации, он писал: «В продолжении более чем четверти века испытаны всевозможные меры заселения, немало денег и энергии ушло на бесплодные попытки, а все же дело не продвинулось. В чем же здесь тайна?» И сам отвечал на свой вопрос: «Исчезли горцы, но вместе с ними исчезло их знание местных условий, их опытность, та народная мудрость, которая у беднейших народов составляет лучшее сокровище и которой не должен брезговать даже самый культурный европеец».

Российская империя сделала неверный выбор. Генерал Евдокимов стал злым гением не только адыгов, но и российской власти на Кавказе. Покорение черкесов стало призраком победы, спустя годы обернувшейся поражением.

ДОРОГА

В теплые сентябрьские дни 1859 года Шамиль покидал Кавказ. Он ехал в удобной дорожной карете, которую ему предоставил кавказский наместник князь Александр Барятинский. На следующий день после взятия Гуниба и сдачи имама наместник подписал один из самых коротких приказов в военной истории России: «Шамиль взят — поздравляю Кавказскую армию». Барятинский понимал, что творит историю, а потому не скупился в отношении пленника № 1.

Но вождь горцев тревожился, ему было трудно поверить в искренность его вчерашних врагов. Историк Шапи Казиев приводит интересную деталь. По дороге Шамиль то и дело посматривал на компас — подарок генерала Александра Врангеля, штурмовавшего твердыню Гуниба: не в Сибирь ли везут? Но стрелка, не отклоняясь, показывала на север.

Доехав до крепости Темир-Хан-Шура (ныне город Буйнакск), Шамиль временно расстался с семьей и далее продолжил путь в сопровождении сына Гази-Мухаммеда и трех преданных мюридов. Долгой получилась остановка в Чир-Юрте, где Шамиль пробыл три дня. Здесь был расквартирован знаменитый на Кавказе Нижегородский драгунский полк, которому посвящена одна из картин князя Григория Гагарина. Командир полка граф Иван Ностиц принял Шамиля очень гостеприимно. Он развлекал гостя граммофоном и фотоальбомами. Ностиц был страстным любителем фотографии и, конечно же, мечтал запечатлеть легендарного имама.

Шамиль расположился в саду, и Ностиц стал наводить объектив, но ничего не получалось: имам сидел неспокойно, постоянно оглядывался и хватался за кинжал. Граф испортил уже несколько фотопластинок, когда понял в чем дело. Его преданный адъютант, узнав, что командир останется один на один с грозным предводителем горцев, велел нескольким драгунам спрятаться в кустах с примкнутыми штыками. Они должны были защитить Ностица в случае, если Шамиль покусился бы на жизнь полковника. Драгунам же очень хотелось увидеть живого Шамиля. Имам сразу их заметил и, разумеется, подумал недоброе.

Спустя десять лет Шамиль и Ностиц встретились вновь. Имам, вспоминая историю своей первой фотографии, признался: «Я был уверен, что меня лишат жизни, и полагал, что тебе дан приказ расстрелять меня; да и кто же мог бы это лучше исполнить, как не командир „шайтан-драгунов“? К тому же ты мне сделал новую одежду, а так поступали у нас с наибами, которых я приказывал казнить: их всегда одевали во все лучшее и новое. Ты меня посадил на стул в уединенном саду, навел на меня маленькую пушку и велел сидеть смирно: я думал, что если ты не попадешь, то меня добьют стоящие в десяти шагах твои шайтаны-драгуны. Бог спас тогда тебя; рука моя была еще сильна, и я готов был вонзить кинжал в твою грудь. Убили бы меня, но и ты в живых не остался бы».