Кавказская война. Семь историй - читать онлайн книгу. Автор: Амиран Урушанзе cтр.№ 32

Долго проект нетронутым лежал на столе командующего, покрываясь пылью. Через несколько месяцев Вельяминов умер, так и не рассмотрев его.

Черкесский аристократ Султан Хан-Гирей выполнял в 1837 году роль царского эмиссара. Он должен был подготовить горцев к изъявлению покорности российскому императору, который посещал Кавказ. Из этой затеи ничего не вышло. Но почему именно Хан-Гирею доверили столь важную миссию? Кем он был? И как оказался столь близко к Николаю I?

ДВА ТЕЛА

Хан-Гирей был черкесским аристократом крымско-татарского происхождения. Его полное имя звучит очень торжественно — Крым-Гирей Махмет (Мамат) Гиреев Хан-Гирей. Его отец бжедугский князь Махмет Крым-Гирей еще в 1815 году выбрал сторону России, отказавшись от заманчивого предложения турецкого правительства. Поступив на службу в Черноморское казачье войско, он получил чин войскового старшины (соответствовал майору). К этому времени Хан-Гирей достиг уже семилетнего возраста. «Русская» служба отца стала не только смутным воспоминанием детства, но и примером. Махмет Крым-Гирей служил «белому царю» верой и правдой: сражался с непокорными горцами, участвовал в переговорах, давал дельные советы командованию. В 1821 году в одной из бесчисленных стычек Крым-Гирей получает сразу несколько ранений и вскоре умирает.

Хан-Гирея и других сыновей верного Крым-Гирея не оставляют без попечения и заботы. Хан-Гирей отправляется в Тифлис, где сам Ермолов определяет его на обучение в Тифлисское благородное училище. Юный черкес учился превосходно, быстро схватывая те скромные познания, которые ему могли предоставить в кавказской столице. Заметив и оценив таланты Хан-Гирея, Ермолов способствует его переводу в Петербургский кадетский корпус.

Петербург. Какое впечатление на горца могла произвести помпезная имперская столица? В 1834 году в город на Неве прибыл шапсугский князь и русский офицер Бесльний Абат, на услуги которого в деле «умиротворения» Кавказа очень рассчитывал Николай I. Переводчиком при нем назначили Хан-Гирея. Осматривая Зимний дворец, прогуливаясь по широким петербургским проспектам, наблюдая за гвардейскими парадами, Бесльний Абат с трудом скрывал свой восторг. Но со своим соотечественником-толмачом он был откровенен: «Я удивляюсь всему, что мы видим, потому что ничего подобного мне не случалось встречать, но стараюсь это скрыть от русских, а то они, пожалуй, подумают, что мы вышли из пещеры и ничего не знаем». Давно привыкший к масштабам столицы империи, Хан-Гирей снисходительно улыбался, вспоминая похожие чувства, овладевшие им во время первого знакомства с городом Петра.

Обучение в кадетском корпусе стало водоразделом в жизни Хан-Гирея. Теперь его настоящее и будущее оказалось связано только с Российской империей и с царской службой. Вероятно, именно в это время Хан-Гирей мог почувствовать, как рвется его связь с традиционной черкесской жизнью, как он становится все более чужим и далеким для своих соотечественников.

В этой трагической двойственности мировоззрения заключался парадокс жизни кавказского горца на русской службе. Он словно приобретал второе тело, которое теперь принадлежит императору, повинуется долгу службы. Но первое оставалось телом горца, продолжавшим ощущать узы крови и дух солидарности в борьбе за свободу.

Эти нравственные терзания горца описаны другим черкесом, также обучавшимся в одном из столичных кадетских корпусов, Адыль-Гиреем Кешевым: «…я окончил свое образование точно так, как сотни моих соотечественников, т. е. вступил в жизнь с весьма скудными, поверхностными сведениями. Если я вынес из корпуса стремление к добру и надежды на широкое поприще, то мое полуобразование не обошлось мне даром: оно легло нерушимой стеной между соотечественниками и мною, сделало меня чужим между своими. На меня смотрели не иначе, как на пришельца; даже в родной семье я был скорее гостем, чем необходимым членом. Стоит ли таких огромных жертв мое жалкое полуобразование? Зачем я не отверг его, как чуждый нашей почве плод, как источник постоянных огорчений? Какую пользу оно принесло мне? Какую пользу принес я своим соотечественникам? Не получа никакого образования, я жил бы как и все черкесы, т. е. наслаждался бы вполне счастливым неведением, не заботясь о том, что будет с моими соотечественниками, скоро ли они выйдут из мрака заблужденья, словом, не думал бы ни о чем больше, как о статном коне и красивой винтовке. Все это я сознавал очень хорошо, но отстать от своих привычек, своротить с прямого пути не мог. Да есть ли какая возможность переиначить себя, насильственно уничтожить то, что составляет единственное наше утешение в жизни, наше нравственное бытие? Разве один ханжа способен действовать наперекор своему внутреннему убеждению?»

Судьба горца на русской службе вынуждала его или умертвлять свое природное «кавказское» тело, или отказаться от другого, которое было собственностью империи. При любом раскладе жизнь оказывалась предательством, в первом случае своего народа, а во втором — царя. Хан-Гирей выбрал службу. Он искренне надеялся, что с помощью имперской власти сможет способствовать благоденствию всех горцев.

КАВКАЗСКО-ГОРСКИЙ ПОЛУЭСКАДРОН

Хан-Гирей в составе русской армии воевал с персами в 1826–1828 годах, а затем с турками в 1828–1829 годах. В чине поручика он возвратился в Петербург. Здесь служил в Лейб-гвардии Черноморском эскадроне, а затем перешел в Лейб-гвардии Кавказско-горский полуэскадрон, о котором нужно сказать хотя бы вкратце.

Этот полуэскадрон состоял из представителей горской аристократии или горцев, особенно отличившихся на российской службе. Сформирован он был в 1828 году для несения конвойной службы при императорском дворе. Избранные горцы должны были охранять Николая I. Полуэскадрон находился в ведении шефа жандармов и царского любимца Александра Бенкендорфа, который так описывал цели его создания: «Напитанный дикостью и раздражительностью горский народ, враждующий с русскими, не может познать истинной причины беспрестанной вражды и удостовериться в желании Российского государя не уничтожать свободу горцев, а напротив того, даровать благоденствие, каким пользуются и другие его подданные. Чтобы внушить предварительно хотя некоторым из них эти благотворные виды, должно стараться приготовить их в положении, в котором спокойствие души дает возможность человеку выслушать и вникнуть в то, что ему объясняют. На этом основании сформирован был Лейб-гвардии Кавказско-горский эскадрон и, чтобы более доказать горцам желание государя императора прекратить вражду, назначен в Собственный Его Императорского Величества Конвой». Историк Владимир Лапин обратил внимание на ритуальный характер организации горского полуэскадрона, «кумыки, лезгины и чеченцы в царском конвое были зримым и понятным символом присоединения Дагестана и Чечни».

Но здесь можно выделить и другие мотивы. Бенкендорф признавал, что невозможно сразу перевоспитать на нужный империи лад весь Кавказ. Полуэскадрон замышлялся как школа подготовки авангарда по-новому образованных и воспитанных горцев. Выпускники этой школы служили для своих «диких» соотечественников, продолжавших отчаянную и «вредную» борьбу, примером благополучной жизни верноподданных «белого царя». В 1836 году главнокомандующий на Кавказе барон Розен в рапорте военному министру Чернышеву отмечал, что «цель правительства в приглашении на службу горцев состоит в том, чтобы скорее сблизить их с нами, смягчить их нравы, и вместе с тем дать им понятие о силе и могуществе России».