Отара уходит на ветер. Повесть - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Леснянский cтр.№ 13

— А почему тебе два направления, а мне одно?! — восстал Вовка.

— У меня опыта поболе.

— А когда я, по-твоему, наберусь опыта, если я всё время на подхвате?

— Вот те раз, — всплеснул руками Санька. — Это покосы-то — подхват? Это даже главнее, чем у меня.

— По фигу на твои покосы! — психанул Вовка.

— Это твои покосы, если чё.

— Спасибо, что напомнил!

— Не начинай — а!

— Нет, но…

— Чё «но»?! — зыркнув исподлобья, перебил Санька. — Не игры тебе — работа. Мы договор подписали. Мы бате твоему обещали. Ну чё «но»?!

— Но, пш-ла-а! — со злости вонзив пятки в бока Лынзи, гикнул Вовка и рванул, куда было указано.

Две точки на кургане стало быстро относить друг от друга — сразу перешли всадники на галоп, который, к слову, не часто используется в пастушьем ремесле. Берегут степняки лошадиную силу, не насилуют её по пустякам. Всего одна у них кобыла под капотом-седлом.

Многие по неопытности боятся галопа. Зря. Лёгкая и мягкая езда. Как на американских горках, только без захвата духа и закладывания ушей. Сам я с этим аттракционом не знаком, читатель, сужу по рассказам знакомых. Траектория движения всадника в седле — волнистая линия под прилагательным; чем выше скорость — тем меньше рябь.

Жаркий ветер, созданный скачкой, вымокал пот на телах всадников, как горячий блин сметану. Развевались гривы и хвосты. Раздувались рубахи. Отлетали от копыт ошмётки земли. Ужами извивались в траве распущенные бичи. Гибла в авариях степная авиация — встречные и поперечные насекомые.

Первым на передовую вынесло Саньку. Вынырнув из оврага, он напоролся на старую красно-пёструю корову с дряблым выменем, провисшей спиной и рогами, смотревшими вразнобой: одно — вверх, другое — вперёд. Корова оторвалась от сочного пырея и, не дожидаясь окрика, медленно, как танковая башня, начала разворот. Санька замахнулся на неё, но не тронул, только землю бичом обжог, бросив:

— То-то, мать!

Работая рукой и глоткой, пастух помчался вдоль линии фронта командующим отступление фельдмаршалом. Лениво слушались разморенные на пекле, разбросанные на большом пространстве коровы.

В конце весны пригнали кирбинцы скотину на летние выпасы весёлому тридцатилетнему хакасу-выпивохе Димке Побызакову — приверженцу вольного стиля пастьбы.

Этот стиль, на первый взгляд, прост, как шлёпанец. Заключается он в том, что коровы большую часть времени предоставлены сами себе: едят, пьют и отдыхают, когда и где захотят. Не загоняются на ночь в загоны, чтобы те, кто из-за духоты и мухоты не насытился днём, могли пастись в ночное. Разворачиваются только тогда, когда заходят в чужие владения, и пересчитываются, разве что, во время санобработок. Однако подобное отношение к делу позволяют себе лишь степняки милостью Божьей, которая нисходит на них после многолетних наблюдений за повадками животных и природными явлениями. «Вольники» в пику «классикам» считают ниже своего достоинства кружить поголовье, держать его в куче, а дают ему разбрестись и самостоятельно решать, как и где пастись. В итоге деревенское стадо возвращается с выгонов на редкость справным.

Есть у вольного стиля и минус. Коровы теряются. Потом большинство из них находится, но часть всё же пропадает с концами. В нулевые годы Алтайский район продолжают оставаться зоной воровства — уже, правда, рискованного: одних пересажали, другие сделали выводы. В аалах даже стали поговаривать, что не за горами тот счастливый день, когда в один ряд с лихими людьми можно будет поставить болота, болезни и хищников.

— Ну, Димас, ну, Димас! — блажил Санька. — Распусти-и-ил!

Пастух понимал, что сделать стадо послушным можно только одним способом — сбить его в кучу. Но сейчас на это не было времени. Там, на севере, наползала на земли «Тарпана» ещё одна тучная рать. Всё, что в сложившейся ситуации было в силах Саньки — это сбить темп кирбинцев и скакать к шалгиновским, чтобы приостановить их и вновь вернуться к кирбинцам. И так бросаться от одного стада к другому, пока, вспенившись, не рухнет запалившийся Орлик.

Сначала Санька работал бичом филигранно. Коровы из первой линии, растянувшиеся метров на триста, представлялись ему чем-то вроде стрелок на часах, которые надо повернуть на двадцать минут, чтобы ещё десять они проволоклись по инерции и остановились в том направлении, откуда пришли. Пастух добился косметических результатов: три четверти хвостов переместились туда, где раньше были рога. Затем Санька через фланг вторгся в центр стада и, полосуя бичом по хребтам, дезориентировал всех, кто попал под руку. Наступление временно затормозилось, и парень рванул на север — к шалгиновским.

Вовка слёту, как кавалерийский рубака, ударил в первую шеренгу аршановской колонны. Будь на его месте Санька, он перешёл бы перед стадом на шаг и, двигаясь зигзагом, потихоньку погнал бы голову колонны к хвосту. Вовке же вздумалось погарцевать, и он с бичом наголо пошёл в лобовую. Коровы молочного направления стали ёлочкой расступаться перед Лынзей, как вода перед носом катера, а потом снова смыкались за конём. С высоты птичьего полёта всадник был похож на кусок пищи, рысивший по пищеводу чудо-змеи.

В районе змеиного желудка у седла ослабла подпруга. Иона Протасов стал съезжать набок. Он только и успел, что выдернуть ноги из стремян. Падение…

Оклемавшись, Вовка поднялся с земли. Он потёр ушибленную руку и заскользил мутным взглядом по кругу. Лынзя с седлом под брюхом ускакал к своему другу Орлику. Коровы благополучно ушли травить покосы. Но не все. Одна осталась. И на том спасибо, произнёс пастух, и вдруг, всмотревшись, с ужасом понял, что перед ним не одна… Один!..

В тридцати метрах от Вовки с налитыми пурпуром глазами стоял Король. Он бил землю копытом. Кожный мешок на его шее трепыхался, в носу раскачивалось кольцо.

Вовку парализовало. Вмиг его сердце надулось, как резиновая лодка, и заняло весь объём тела. К голове пастуха прихлынула кровь. Она окрасила глаза в свой цвет, выдавила их из глазниц, породила в ушах уфологические шумы и, расставив двух барабанщиков у висков, отхлынула.

Пожалуй, впервые в жизни парень поминал имя Господа не всуе. От страха в стратосферу вознеслась горячая молитва. И так много наобещал в ней Вовка по поводу реформирования своего характера и становления на путь истинный, наворотил таких гор о грядущих самопожертвованиях во благо человечества, что наверху как-то засомневались в способности человека всё это выполнить и вынести, и продолжили испытывать молотившееся сердце шустрого на клятвы юноши.

Король низко опустил голову, подался грудью и стартовал. Тонная туша сотрясалась, как потревоженный студень. Сложно было поверить в то, что этот красивый и плодовитый бык-производитель, этот венец симментальской породы, на белоснежном лбу которого колосились безобидные кудряшки, способен причинить вред.

Вовку затрясло. Он не мог пошевелиться. Перед его глазами пронеслась муха, потом — жизнь. Как выяснилось, семнадцать лет прошли по-серенькому. Перед глазами промелькнули двенадцать фотографий из семейного архива, с пяток снимков из школьной жизни и видеоролик, в котором он закидал снежками Алёнку из параллельного класса, свою первую любовь. Словом, и проноситься-то было особо нечему: ни ярких поступков, ни тяжких проступков. А если добавить, что далеко не все фото были цветными, что на многих из них парень ютился с краю под сенью рогов, а в конце видеоролика выхватил от благородного Костяна из 10 «Б», — то вообще и не о чем говорить. Жизнь уже промелькнула, а бык-то всё бежал, он не покрыл и половины расстояния до жертвы.