В тринадцать лет Лиля заметила, что некоторые девочки имеют определенные послабления во время дежурства в столовой, носят в волосах особо яркие ленты и заколочки в виде красных божьих коровок. Однажды она прижала в темном углу одну такую модницу, Галю Петрову, и в упор спросила:
— Откуда коровка?
— Какая еще коровка? — Галя скривила губки, старательно делая вид, что не понимает ее вопроса.
Лиля безжалостной рукой содрала с ее волос пластиковое насекомое, сунула взвывшей Гале под нос и еще раз спросила:
— Откуда коровка?
— Отту-у-уда… — прорыдала девочка. — Пода-а-ари-и-или-и-и…
— Кто подарил? — продолжила жесткий допрос Лиля.
— Мальчи-и-ишки…
— Какие?
— Такие… Которых в город отпускают…
В город отпускали только выпускников, чтобы они могли выбрать себе училище или техникум, куда пойдут учиться дальше. Лиля бросила в коридоре все еще рыдающую Галю и отправилась в телевизионную комнату, где всегда можно было найти мальчишек из выпускного класса. Несколько парней действительно смотрели какую-то передачу про бравых десантников. Лиля выбрала для разговора белобрысого Коляна Семагина, поскольку он казался ей самым добрым из тех, кто пялился в телевизор.
— Коль, можно тебя на минутку? — негромко позвала она, засунув голову в дверь телевизионной комнаты.
Семагин лениво повернулся и спросил:
— Чего тебе?
— Выйди, пожалуйста…
Коляну совершенно не хотелось никуда выходить, но со всех сторон на них с Лилей понесся заковыристый мат, поскольку они мешали смотреть телевизор. Чтобы не получить еще и в глаз, Семагин вынужден был выйти в коридор на самом интересном месте передачи.
— Ну, че те надо? — недовольно спросил он.
Лиля раскрыла перед ним ладошку, на которой лежала красная божья коровка, опушенная выдранными с Галиной головы темными волосками.
— Можешь принести мне из города такую же?
— Так у тебя же есть! — Колян кивнул на пластиковое насекомое.
— Это не моя, Галькина. Видишь, белые пятнышки уже облезли. Я хочу новую! И чтобы блестела!
— А деньги у тебя есть? — спросил Семагин и довольно противно ухмыльнулся.
— У меня нет, — ответила Лиля. — Но я точно знаю, что у Гальки Петровой они тоже сроду не водились.
— Значит, твоя Галька другим заплатила.
— Чем?
— Неужели не догадываешься? — еще гаже ухмыльнулся Семагин и пребольно ущипнул ее пониже спины.
Лиле очень хотелось вцепиться ногтями в его ухмыляющуюся рожу, но она сдержалась, прикинула возможные варианты и сказала:
— Ну, если так… то я тоже запросто могу тебя поцеловать… сколько хочешь раз. Хоть сто!
— Годится, — согласился Колян. — Тогда сегодня после отбоя жду тебя у подвальной лестницы первого подъезда. Придешь? Не сдрейфишь?
— Приду, если ты мне еще и бант такой… как роза, на резинке купишь.
— Ну-у-у, это мы еще поглядим, наработаешь ли ты на розу-то! — расхохотался Колян, еще раз ущипнул ее и юркнул обратно в телевизионную комнату, досматривать про десантников.
Лиля знала, что у старшеклассников имеются ключи от подвала, где они режутся в карты, распивают принесенные из города алкогольные напитки, курят и занимаются прочими делами, которые не приветствуются воспитателями детдома, но на которые они смотрят сквозь пальцы. Этим же вечером Лиля спустилась к подвалу не только без всякого страха, но даже, наоборот, с нетерпением: она теперь тоже станет допущенной до свободной и почти взрослой жизни. Колян Семагин ждал ее у двери, которую уже предусмотрительно открыл. Он втащил ее в холодное полутемное помещение, в котором раздавались странно булькающие и рычащие звуки. Лиля невольно вздрогнула, а Семагин тут же ее успокоил:
— Не бойся, это в трубах шумит. Тут все прогнило… везде подтекает, так что будь осторожна, не поскользнись. Под ноги, говорю, смотри!
Лиле понравилось, что Колян так о ней заботится, и она подумала, что целовать его ей вовсе не будет противно. Она умеет ценить хорошее отношение.
— Может, не пойдем дальше? — предложила она. — Я могу тебя и тут поцеловать.
— Не-е-е, — отмахнулся Семагин. — Там, дальше, у нас лежанка сделана. Мы у завхозихи пару старых покрывал стырили и даже одно одеяло. Так что там можно со всеми удобствами…
Когда они выбрели к неказистому сооружению, которое Колян назвал лежанкой, Лиля успела промочить ноги в хлюпающей под ногами холодной жиже.
— Ну! Ложись! — скомандовал Семагин, показывая на застеленные старыми потертыми детдомовскими покрывалами ящики, и даже заботливо свернул в виде подушки сивое драное одеяло.
— Зачем ложиться-то? — удивилась Лиля.
— Так удобнее же, чем стоя-то. Ты ложись, не бойся, я тебя не съем… — хохотнул Колян и подтолкнул ее к импровизированной лежанке.
— Я и не боюсь… — искренне ответила она и осторожно присела на ящики.
Колян тут же опрокинул ее навзничь и принялся целовать мокрыми губами куда придется: в щеки, нос, лоб и, конечно, в губы. Когда они договаривались с Семагиным у телевизионной комнаты, Лиля думала, что все будет выглядеть несколько по-другому, но все же не сопротивлялась, поскольку поцелуи входили в условия договора. Она свое слово сдержит. Коровка и роза из ленты того стоят. Когда же Колян принялся расстегивать на ее груди линялый детдомовский халатик, Лиля отпихнула его изо всех сил, крикнув:
— Мы так не договаривались!
— Почему же? — тяжело дыша, спросил Семагин. — Ты же хотела розу на резинке…
— Ну… хотела…
— Так за розу, милая моя, надо еще потрудиться…
— И что же ты хочешь за розу? — медленно спросила Лиля, уже понимая, что согласится на все, только постарается продать себя подороже, раз уж время пришло.
— А то ты не понимаешь… — ядовито произнес Колян.
— Поняла уже, — согласилась она и начала диктовать условия: — Значит, так: за розу я сама расстегиваю халат и… могу даже задрать майку… Но… готова снять и все остальное, если ты дашь за это хорошую цену!
— Чего хочешь-то? — хрипло спросил Семагин.
— А я не знаю, что в городе можно купить такого, чего ни у одной нашей девчонки нет.
— Я тоже не знаю…
— Так вот: за розу я… — Она рывком распахнула халат и взялась обеими руками за подол застиранной детской маечки: — И еще поднимаю это…
У Семагина отвисла челюсть, когда перед ним оказались еще не полностью развившиеся, но уже очень соблазнительные девичьи груди. Он протянул к ним руку, но Лиля резко ударила его своей ладонью и, привстав на колени, быстро спустила перед ним такие же пожелтевшие, как детдомовская маечка, ветхие трусишки.