— Мы сегодня не будем ужинать вместе, — сухо усмехнулась Ирка и отодвинулась, пресекая попытку Виктора помочь ей снять плащ.
— Почему? Ты торопишься?
— Да, я тороплюсь. Тороплюсь сказать тебе, что мне все известно.
— Ты о чем? — Он обезоруживающе улыбнулся.
— Я об инструментах, которые вывозятся с оркестром за рубеж.
Ей доставило удовольствие наблюдать, как мгновенно меняется его лицо, становясь из почти детского, чистого и просветленного холодным, спокойным и непроницаемым. В сущности, она этого и ожидала, ведь таким он и должен быть, настоящий Виктор Глотов. Тот, кто взял в свои руки осуществление идеи, придуманной Кретовым, кто разработал убийство, а может, даже лично сделал это. Кто не мог не знать о расправах над непослушными перевозчиками, кто набирал на компьютере устрашающие письма и распорядился свалить софит. Но и другой Виктор Глотов тоже существовал — в Иркиной памяти, в ее снах, и сейчас за новым обликом она все равно видела смутную тень старого.
— Я тебя не понимаю. — Виктор смотрел Ирке в глаза кристально чистым, ясным взглядом. — Ты чем-то расстроена. Разденься, пойдем в комнату, не в коридоре же разговаривать.
— Ты понимаешь. У меня есть веские доказательства, поэтому не стоит дальше притворяться.
— Какие доказательства? Ира, что ты такое говоришь?
— Нашли поддельный паспорт на «итальянца».
— Кто нашел?
— Неважно. Важно то, что он наверняка не единственный; что служивший вам Петя Саврасенков, на которого выписан этот паспорт, мертв, как мертв Кретов; что на головы много знавших девчонок упал софит. И еще вот это. — Ира вынула из кармана записку и показала ее Виктору, держа слегка на расстоянии, чтобы тот не вырвал листок у нее из рук.
Однако Глотов даже не шелохнулся и не предпринял попытки уничтожить улику.
— Послушай, Ира! Мне сложно объяснить тебе, ты, конечно, не поверишь… Да, все так и есть. Вернее, сначала так было. А потом… — Он замялся, но лишь на секунду. — Потом все изменилось. Я имею в виду нас. Ты для меня важнее инструментов.
Ирка слушала молча, лишь губы ее кривила холодная усмешка.
— Я прошу тебя, пойдем в комнату. Нам нужно объясниться. — Он осторожно протянул руку, но Ирка дернулась в сторону:
— Спасибо! Я не хочу, чтобы и со мной произошел пресловутый несчастный случай. Сердечная недостаточность, удар током или что еще там у вас в арсенале?
— Ира! — Спокойствие сошло с его лица, сменившись ужасом и отчаянием. — Ты что?!
— Перестань, Витя, — устало проговорила она. — Ничего не выйдет. Ты не представляешь, на что способна обманутая женщина.
— Я не обманывал тебя. — Он опустил голову и сразу напомнил Ирке прогулявшего урок студента музучилища. Ей неудержимо захотелось провести рукой по его густым, светло-русым волосам, сначала взъерошив их от затылка ко лбу, а затем пригладить. Она судорожно прижала руку к плащу. — Я тебя люблю, — не поднимая глаз, просто сказал Виктор.
— Вот что. Я не желаю знать, как вы убили Кретова, и не хочу разбираться во всем остальном. У тебя есть максимум десять часов, потому что утром я иду к следователю. — Ирка открыла дверь, обернулась на Виктора и прибавила: — И еще. Хочу предупредить, если за это время со мной или кем-то другим что-нибудь случится, имей в виду — я оставила всю информацию надежным людям, и они прекрасно осведомлены о том, где я сейчас нахожусь. Прощай.
Хлопнула дверь. Глотов некоторое время постоял в прихожей молча и почти неподвижно. Потом повернулся и не спеша направился к находящемуся в комнате сейфу.
39
Молоденький милиционер при входе в прокуратуру смотрел на Альку с ненавистью и безнадегой.
— Сколько раз повторять тебе? Завтра приходи, с утра. Тебе пропуск выпишут, а так нельзя.
— Я до утра могу и не дожить, — мрачно ответила Алька.
— Да что с тобой станется? — зло рассмеялся дежурный. — Послушай, а может, ты сумасшедшая? Говорю русским языком: нет сейчас никого. На часы посмотри — без пяти одиннадцать! Думаешь, тут круглосуточно работают, что ли?
— Но кто-нибудь из начальства наверняка остался! Мне все равно к кому, только пусти. Я должна сказать им очень важное.
— Вот завтра и скажешь. Пропуск тебе закажут, пойдешь к следователю, с ним будешь разговаривать. А сейчас отваливай, пока я не рассердился окончательно!
— Я никуда не уйду! Завтра вы мне скажете, чтобы я через неделю приходила!
— Не скажем.
— Все равно я подожду. Понимаешь ты, что мне угрожают? Вот смотри. — Алька протянула парню записку.
— Ну и что? — хмыкнул тот. — Я таких сто штук могу сам себе написать.
— Пиши, если тебе делать нечего, а мне этим заниматься ни к чему. Мне ее под дверь сунули.
— Проваливай, — вконец разозлился парень и схватился за телефон: — Сейчас наряд вызову. Боишься дома ночевать, в КПЗ пересидишь!
К дверям вышел еще один милиционер, тоже молодой, но полноватый и оттого выглядевший более солидно.
— Петь, что за шум?
— Объясни этой девице, что к следователю по ночам не ходят, — устало бросил дежурный.
— Девушка, ну-ка быстренько давайте отсюда! — Толстяк попер прямо на Альку. — Вы где находитесь? За сопротивление представителю власти знаете что полагается?
— Ведь свет горит в окнах, я видела! — Алька слегка отступила под напором толстого. — Значит, кто-то еще работает. Пожалуйста, ребята, мне очень надо, пустите!
— Девушка!.. Петь, вызывай дежурный наряд!
— Ну не надо, — Алька еще попятилась, — я ж вас как людей прошу!
— Слышь, Коль, — нехотя процедил первый милиционер, — кто ведет дело… как его, ну дирижера… Кротова или как там…
— Кретова, — подсказала Алька.
— Козлов, кажется. Он точно ушел, час назад или даже раньше.
— Видишь? — Петя обернулся к Альке. — Все равно того, кто тебе нужен, сейчас нет, и нечего истерику устраивать.
— Почему посторонние в помещении?
Алька вздрогнула и подняла голову. Пожилой мужчина в штатском, возникший бесшумно и неизвестно откуда, строго глядел на дежурных. Те моментально стали навытяжку.
— Она не уходит, товарищ майор, — отрапортовал Петя. — Прикажете вызвать наряд?
На Альку сурово взглянули свинцовые глаза, показавшиеся ей смутно знакомыми.
— А, это ты опять? — Глаза прищурились, придавая лицу усталое, но незлое выражение. Тот самый седой майор, который месяц назад заговорил с ней у входа в административный корпус следственного изолятора и сказал, что Рыбаков не признался в убийстве.
— Так и ходишь? — Он смотрел на нее с нескрываемым удивлением и даже с некоторым интересом.