— Трое! — я чмокнула Сашку в кончик носа. — Беги, а то на метро опоздаешь!
ОН ПРОСТОЙ СТУДЕНТ
С того дня Сашка стал моим постоянным любовником. Нам было хорошо вдвоем.
…В одно далекое лето, когда бабуля сильно болела и лежала в больнице в Угличе, папа вывез меня в Крым.
Тот необыкновенный день врезался в мою память. Среди бела дня на небо внезапно наползла серая дымка и накрыла солнце. В воздухе разлилась непонятная истома, почти осязаемое напряжение повисло над почерневшим морем и пляжем.
Люди вокруг засобирались, и вскоре у воды, кроме нас с папкой и старичка со смешной острой бородкой, никого не осталось.
Воздух еще сгустился, дымка на небе становилась все темнее и темнее. Я сидела на песке, как завороженная, и ждала чуда. Было так нереально тихо, что в ушах звенело. Казалось, в мире осталось только незыблемое море, нависшее над ним небо и мы — три букашки, замершие в благоговейном восторге перед грядущей стихией.
Я на коленках подползла к воде — она была горячая!
— Доча, смотри, — шепнул папа.
На горизонте от воды столбом поднимался розовый гриб с белой, словно пенящейся шляпкой. Я восторженно ахнула.
— Что это?
— Смерч, — как-то уважительно произнес смешной старичок.
Гриб рос на наших глазах — до самого неба, шляпка лезла вверх и вширь, слоилась и брызгала, как убегающее из кастрюльки молоко. Будто гигантский рой беспечных веселых пчел, собранных со всего света и неожиданно выпущенных на волю, закручивался в лихую спираль и уносился ввысь. Белоснежная дрожжевая лава курчавилась, пенилась и текла через край. Затаив дыхание, мы сгрудились в кучку и наблюдали невиданное выступление природы…
В нашем тандеме Сашка был неугомонным смерчем. Энергия била в его длинном организме через край, он все время спешил, мчался, суетился, не успевал. Мне в силу природной лености было невдомек, куда он торопится. Сашку, в свою очередь, искренне забавляла моя неторопливость и «тугодумство». Он шутя называл меня «тормозом», а я его — «торопыжкой». Мы дополняли друг друга.
Родителям моим Сашка нравился, особенно папке. Они легко отпускали меня на дни рождения, дискотеки и прочие вечеринки и не сердились, когда я возвращалась поздно, — Таланов всегда, как верный страж, провожал меня до дверей квартиры.
Мы никогда не разговаривали о будущем. Вернее, Сашка неоднократно предпринимал такие попытки, но я всегда отшучивалась. Мне это просто не приходило в голову — обсуждать какую-то мифическую совместную жизнь, когда целиком и полностью зависишь от родителей и живешь в их квартире! Мы встречались практически каждый день. Нам уже не пели пошлых стишков в университете, мы считались официальной парой. Сашка устраивал меня тем, что всегда был под рукой, и он был свой, привычный и родной Сашка.
Но где-то в самом глубоком закоулке девического сознания жила мысль о том, что сердце мое разбито. Рана уже не кровоточила, она затянулась рубцом и почти не давала о себе знать, но иногда накатывала волна грусти, и я понимала: настоящую страсть я уже испытала, а такое дается в жизни один раз. Мне нравилось думать про себя подобным образом. Главное в моей жизни произошло и никогда не повторится; так счастлива я уже не буду никогда. И я, как Татьяна Ларина, выйду замуж, нарожаю детей, но мой истинный возлюбленный остался далеко-далеко в прошлом и навсегда похоронен в моей душе. А может… Но я запрещала себе думать о Степане и мечтать о невозможном. К чему?
Мало-помалу я стала замечать, что Таланов относится ко мне, как к своей собственности. Поначалу все это выглядело невинно, так, легкие проверки типа «где была», да «с кем», да «зачем». Сначала я не обращала внимания на подобные штучки. Пусть мальчик поиграет во взрослого дядю! Как говорится, чем бы дитя ни тешилось…
Потом Таланов стал открыто ревновать к кому надо и не надо, иногда устраивал сцены. В общем, вел себя так, будто имел на меня какие-то права. Не скажу, что это не доставляло мне никакого удовольствия. Ревнует — значит, любит! Но Сашкина ревность постепенно все набирала обороты, и я начинала уставать. Ссоры наши проходили по известному традиционному сценарию: придумав очередную причину для ревности, Сашка принимался методично ныть и выспрашивать, я вяло отбивалась, но в конце концов не выдерживала и тоже начинала кричать в ответ. Мы, Тельцы, вообще-то ребята терпеливые, пока нас совсем не достанут. Наоравшись всласть, мы несколько дней не разговаривали — отдыхали и набирались сил. Потом Сашка приходил мириться, какое-то время я для порядка кочевряжилась, и дело заканчивалось бурным сексом.
К тому же у Сашки вдруг стал портиться характер. Его, экономическим языком выражаясь, тяготило отсутствие денежных средств. Почти всегда теперь он был не в духе и ворчал, что он нищий студент и даже не в состоянии сводить свою девушку — то есть меня — в ресторан. Да какое там, иногда мелочи у него в кармане не хватало на обед в университете! Правда, кормежка в местной столовке была просто аховая. Но иногда растущие молодые организмы бунтовали, и мы оказывались в огромном неуклюжем зале с устойчивым капустным запахом, причем каждый наш поход туда Сашка непременно сопровождал «аппетитными» комментариями.
— Ну что, вдарим по супчику «Блевонтин» и «макарошкам по-скотски»?
В кафе на втором этаже варили вкусный кофе и продавались плюшки, но там было дорого. В нарядном зальчике тусовались манерные девицы и стильные мальчики — так называемая «золотая» молодежь; они курили, звонили по мобильным и обсуждали светские сплетни.
Сашка с самого начала наших отношений искренне считал, что обязан поить и кормить меня. У родителей денег он не просил принципиально, даже на одежду. То, что носил Сашка, имело вид все более и более печальный. Свои дурацкие баретки он не снимал никогда, так и проходил в них всю зиму. Доходило до смешного — с декабря по март первую пару Сашка проводил, прикрыв глаза и прижавшись ко мне так, что было неудобно писать — отходил от озноба.
Как-то я стала свидетелем небольшого семейного скандала. Мы сидели у Сашки на кухне и отогревались традиционным горячим чаем, когда пришла Сашкина мама. На улице стоял жуткий мороз, и мне было просто страшно смотреть на Сашкину «обувь».
— Здравствуйте-здравствуйте! — деликатно донеслось из прихожей.
Я выбежала в холл. Мама осторожно вынимала из пакета красивые черные ботинки.
— Здрасте, Дариванна! Ой, какая прелесть! — воскликнула я, опустилась на корточки и погладила блестящую мягкую кожу. Мех внутри был теплый и пушистый, как маленький котенок. Люблю хорошие вещи, они украшают жизнь. Мама умоляюще смотрела на меня.
— Машенька, может у вас получится уговорить Сашу?.. — шепнула она тихо. — Он нас совсем не слушает.
— Что это вы здесь шушукаетесь? — почуяв неладное, сыночек грозно возник в проеме двери.
— Померь, пожалуйста, ботинки, — попросила я. — Смотри, размер, кажется, твой, и они такие теплые, ноги ни за что не замерзнут.