Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Сухомлинов cтр.№ 69

Когда мне пришлось быть в Барановичах, то я предварительно сказал об этом Янушкевичу, но он посоветовал мне не упоминать имени Куропаткина, чтобы не приводить Николая Николаевича в свирепое настроение.

Генералу Куропаткину удалось получить назначение в действующую армию, когда великий князь был смещен и уехал на Кавказ.

Мания величия великого князя дошла до того, что он стал вмешиваться в дела Совета министров. После того как с одного из заседаний ушли секретари, Горемыкин прочитал нам письмо начальника штаба, в котором Янушкевич, начальник полевого штаба, в непозволительной форме выражал неудовольствие его императорского высочества по делам Совета министров, в основании своем никакого отношения к полномочиям Верховного главнокомандующего не имевшим. Несмотря на то что это письмо вызвало справедливое возмущение всех министров и содержание его было доложено государю, – из этого ничего не вышло. Вскоре началось паломничество в Ставку лиц, никакой связи с задачами и обязанностями верховного командования не имевших, но искавших лишь предлога для поездки туда.

Николай Николаевич был ведь всесильным человеком!

* * *

Легко поддававшийся влиянию Николая Николаевича, своего дяди, государь введен был многократно в заблуждение, но его чаша терпения наконец переполнилась.

Случилось то, чего и великий князь не ожидал: государь его сменил и стал сам во главе действующей армии, о чем он так мечтал и настаивал, на тот случай, если бы мы вынуждены были воевать.

Вот что говорил по этому поводу граф Фредерикс, когда это свершилось.

«– Когда мы подъезжали к Могилеву, я решился пойти к государю и высказать те опасения, которые меня смущали в том отношении, что его величество не справится с тем делом, которое берет на себя, и советовал оставить великого князя Николая Николаевича при особе его величества. Таким образом, у государя в трудных случаях было бы с кем посоветоваться. И я никогда не видел государя таким, каким он отвечал мне на это, – его решительный, не допускающий возражения тон и вид поразили меня.

– Граф, – сказал мне его величество, – мы сейчас будем в Ставке, я приглашу великого князя к обеду, а вы пригласите к столу его свиту, как обыкновенно; а завтра утром мы проводим Николая Николаевича на Кавказ.

И ни слова больше, а наклонением головы он дал мне понять, что аудиенция окончена».

* * *

Когда образовалось в 1917 году революционное Временное правительство, то великий князь Николай Николаевич подарил потомству документ, обрисовавший его особу во весь рост.

Являясь главнокомандующим на Кавказе, он отправил следующую телеграмму князю Львову, министру-председателю Временного правительства:

«Сего числа я принял присягу на верность отечеству и новому государственному строю. Свой долг до конца выполню, как мне повелевает совесть и принятое обязательство.

Великий князь Николай Николаевич».

Незадолго до этого он телеграфировал Николаю II, «коленнопреклонно» умоляя его отречься от престола.

После того как он «выполнил свой долг» по отношению к государю, – которому присягал вдвойне и как член императорской фамилии, и как русский воин, – какую цену могло иметь подобное обещание по телеграфному проводу?

Члены Временного правительства не могли не знать того, что получило огласку в то время в столице о Николае II, – и новая власть просто отрешила от должности «главковерха».

Николай Николаевич ретировался тогда в Крым; а когда и там ему стала угрожать участь, которая постигла большинство членов императорской фамилии, то он бежал за пределы России.

Из всей царской фамилии один только Николай Николаевич своему царственному племяннику и стране мог бы принести действительную пользу. Жизненного опыта у него было несравненно больше, нежели у царствующего государя. Своими ограниченными духовными качествами, злым и высокомерным характером он напоминал временами своего предка, кровожадного Ивана Грозного, и в припадках гнева был на него даже очень похож. Далеко не храбрый человек, он предпочитал работу за кулисами и становился, таким образом, безответственным перед общественным мнением.

С возникновением войны я очутился между боями, в полном смысле этого слова: в прямом смысле потому, что мировая война была все время в полном разгаре, и в переносном – ввиду личной борьбы и того крушения, которое меня ожидало. В первые дни мобилизации лично от самого военного министра не требовалось особой интенсивности работы, это было затишье перед бурей. Если кнопка нажата, то на довольно продолжительное время напряженная деятельность переходила в руки подведомственных штабов и подчиненных им лиц. Редкие запросы поступали непосредственно в мобилизационные отделения и там же разрешались; происходившие трения подлежали устранению местными инстанциями, за исключением, конечно, тех случаев, когда округа целиком проявляли свою несостоятельность. Наша мобилизация прошла как по маслу!

Это навсегда останется блестящей страницей в истории нашего Генерального штаба, как бы отрицательно об этом теперь ни отзывались.

С выступлением армии в поход все бросилось с нею и за нею. Штаб Верховного главнокомандующего забирал всех, не считаясь с тем, что некому будет работать на той базе в центре государства, где именно в наших условиях нужны были люди, а не людишки. Двух моих прекрасных сотрудников, особенно по мобилизации, бывших киевлян, я и не отпустил. Генералы Лукомский и Добророльский вместо передовых позиций остались у того невидимого механизма, без которого, однако, машина не действует. Работали они не за страх, а за совесть, поэтому не могу не помянуть их за это добром, так как это тоже ведь был подвиг с их стороны.

На громадном пространстве русского государства, только в двух местах – в Сибири и еще где-то – произошли такие недоразумения, что пришлось доносить об этом мне; но и с этим удалось справиться на местах, причем на ходе мобилизации это нисколько не отразилось. Со всех сторон меня поздравляли. В Петербурге, в широких кругах никак не ожидали такой блестящей подготовки, и вследствие этого настроение постепенно переходило в энтузиазм. Мне же, несмотря на приподнятое настроение, которое временами и мной овладевало, не было легко на душе: сквозь этот видимый порядок я видел безответственность великого князя и слабость нашей промышленности, не приспособленной для нужд военного времени. Учитывая это, я воспользовался первыми сравнительно спокойными днями, чтобы обеспечить пополнение запасами, как у нас в собственной стране, так и от союзников. Переговоры с представителями финансового ведомства, промышленниками, а также дипломатами привели к заказам, которые начали поступать с сентября 1914 года.

Рядом с моими собственными тяжкими заботами проявлялись заботы и других: многие из тех старших офицеров, которые вследствие японской войны и по другим причинам покинули ряды армии, одолевали меня письмами и лично просьбами о поступлении обратно на службу. Некоторые из этих ходатайств были трогательным выражением сердечной боли просителя. Временное занятие Каменец-Подольска вызвало первую, правда незначительную, местную панику, и многие из не особенно храбрых бежали из Киева в Москву и Петербург. Настроение народонаселения показало нам, какая паника ожидала нас, если бы нашему противнику удалось более широким фронтом где-нибудь проникнуть на русскую территорию. Надо было иметь в виду вопрос о возможной эвакуации многочисленного населения. Появление германского флота в водах Финского залива вызвало беспокойство и зарождало толки и сплетни. Когда наконец пришло известие о первой значительной удаче в Восточной Пруссии, то оно обратило все внимание в стране на Северо-Западный фронт, положило конец всем ложным слухам и отвлекало внимание общественности от всех остальных фронтов, превратившихся временно во второстепенные театры военных действий.