Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Сухомлинов cтр.№ 5

Я тоже присутствовал на этом сообщении, где мне впервые посчастливилось познакомиться с Драгомировым, его манерой и способом изложения на кафедре. Это была не лекция, а сообщение в форме беседы. Михаил Иванович обращался к кому-нибудь из слушателей и задавал ему вопрос, предлагая закончить фразу, выражающую его вывод.

Временами казалось, что являешься новобранцем на школьной скамье, благодаря той упрощенной форме изложения, в которой он внушал слушателям свои убеждения.

Многочисленным слушателям, офицерам высших рангов, такой прием, понятно, не нравился. При горделивом сознании своего достоинства и непогрешимости, которыми они кичились, им было известно, что лектор не остановится перед тем, чтобы при случае вышутить кого-нибудь из них перед аудиторией. Вследствие этого создавалось слегка неблагоприятное настроение во время его сообщений, что генералу на кафедре, конечно, не было на руку и раздражало его.

Так это было и на памятном для меня сообщении во дворце великого князя. Драгомиров, не стесняясь, иногда попросту прекращал лекцию и без всякой церемонии удалялся. У великого князя Михаил Иванович был так оригинален в приемах своего сообщения, что, поддаваясь общему настроению, я не утерпел изобразить на листе бумаги известную позу лектора в карикатуре. Рисунок имел большой успех. Во время перерыва он пошел по рядам и попал к Дмитрию Антоновичу Скалону, который показал его самому Драгомирову. Рисунок ему понравился, он засмеялся и пожелал непременно познакомиться с автором. Моим товарищам ничего не оставалось, как вытащить меня из моего угла и представить генералу. «Одобряю, – сказал Михаил Иванович, – его высочество вас хвалит. Вы ловко схватываете оригинальные черты. Не бросайте вашего искусства…»

Вскоре после этого меня пригласил к себе на ужин Иван Федорович Тутолмин, воспитатель Петра Николаевича, второго сына Николая Николаевича (старшего), где я встретился опять с Михаилом Ивановичем. (Это было в 1874 году.) Здесь мы с ним познакомились ближе, довольно долго говорили об академии, и он взял с меня слово, что я буду ежемесячно посылать ему карикатуру.

Вплоть до турецкой кампании я слово свое держал и назвал этот свой ежемесячный журнал «Молодой Змеей», высылая художественную обложку на год и номер – каждый месяц.

Я приобрел не только крупного учебных дел мастера, но личного друга и ценного покровителя, дружбу к которому я сохранил и после его смерти. Вся моя войсковая жизнь протекала под влиянием этого, правда, оригинального, но чудного человека, солдата и русского фанатика.

* * *

Причисленным я оставался недолго и к 1875 году был переведен в Генеральный штаб капитаном, с назначением старшим адъютантом штаба 1-й гвардейской кавалерийской дивизии.

Дивизией командовал светлейший князь Голицын, большой барин старого времени, не отвечавший уже новым требованиям, но всеми высоко почитаемый. Он не был свободен от некоторых причуд. Так, например, он не мог видеть равнодушно корнета, чтобы не распечь его или не наложить даже взыскания.

Однажды, проезжая в закрытой карете по Большой Морской улице, он заметил корнета л. – гв. Конного полка, не отдавшего ему чести. Командиру полка приказано было посадить его на гауптвахту. Когда «светлейшему» доложили, что офицер заявляет о несомненной ошибке, так как он начальника дивизии не видел нигде, князь ответил: «Еще бы он меня видел да не отдал чести: я был в карете». И корнет все-таки сутки отсидел.

Князь жил на Миллионной улице. Однажды кавалергардский взвод отвозил штандарт в Зимний дворец мимо окон его дома; один из офицеров при этом ехал не на своем месте, по уставу. Князю показалось, что этот корнет – граф Толстой, и он приказал посадить его на гауптвахту. Командир полка, граф Игнатьев, приехал доложить, что граф Толстой в наряде не был.

На это «светлейший» приказал для компании посадить и того, который был в наряде. Толстой же отсидел за «здорово живешь».

Мне тоже пришлось отсидеть несколько часов, но только при совершенно других условиях. Гвардейским корпусом командовал наследник цесаревич Александр Александрович, и на Пасху приказано было прислать в Аничковский дворец от всех гвардейских частей известное число лиц для христосования.

Начальник штаба дивизии, полковник Аргамаков, был в отпуске, и распоряжение об этом по дивизии делал я. Прибыли мы с начальником дивизии во дворец, а кавалергардов не оказалось, тогда как все остальные были на месте.

Наследник этого, конечно, не заметил, но князь Голицын очень волновался и приказал мне немедленно отправиться в полк, чтобы разобраться, в чем дело. Подъезжая к квартире полкового адъютанта графа Келлера, я встретил его на подъезде. На мой вопрос, почему кавалергарды не прибыли во дворец, он ответил, что никакого распоряжения получено не было. Мы вошли затем в его квартиру, и первое, что мне бросилось в глаза: не на письменном, а на ломберном столе лежала телеграмма за моей подписью. Обвинение штаба дивизии, таким образом, само собой отпадало. Полковой адъютант был посажен на гауптвахту.

По городу быстро распространилось известие об этом аресте, и мне передали, что к этому добавляли: «Штаб дивизии путает, а полки за это отвечают…»

Тогда я отправился к начальнику дивизии и попросил освободить полкового адъютанта, а меня посадить вместо него. Сперва князь заартачился и не соглашался, но затем понял, что только таким образом можно не только парализовать сплетню, но и пристыдить виновных.

Согласившись на это, князь Голицын только сказал мне, чтобы я «садился на гауптвахту сам», а он никакой бумаги подписывать не будет.

Я поехал к коменданту, генералу Адельсону, хорошо меня знавшему, объяснил ему всю историю, и он согласился поменять меня на графа Келлера, о чем и дал мне предписание для начальника караула на Сенатской площади.

На гауптвахте, в гостях у «несправедливо потерпевшего», я застал почти весь полк и, вручая графу Келлеру его палаш, объявил решение начальника дивизии: так как до него дошли сведения, что кавалергарды убеждены в невиновности их полкового адъютанта, о чем и говорят в городе, то виноват в таком случае штаб. Поэтому взыскание переходит на меня как исполняющего должность начальника штаба дивизии.

Получилась картина прямо для сцены театра: мнимый несправедливо потерпевший не хотел уходить из-под ареста, а начальник караула просил его покинуть гауптвахту. Через полчаса кавалергарды приехали опять, и мое помещение наполнилось корзинами от Смурова, в которых было все лучшее, что только нашли в этом гастрономическом магазине.

На одном из так называемых опросов претензий, при инспекторском смотре, любимец светлейшего доставил ему большое удовольствие.

На вопрос начальника дивизии, нет ли претензий, обыкновенно никто их не предъявлял. Но на этот раз, когда князь Голицын проходил мимо Всеволожского, последний заявил:

– Я имею претензию, ваша светлость.

Князь остановился, пораженный такой неожиданностью, и спросил:

– Какую такую претензию может иметь юнкер?