Секретные архивы НКВД-КГБ - читать онлайн книгу. Автор: Борис Сопельняк cтр.№ 62

Сопоставив даты, я понял, в чем дело и кто инициировал эту акцию. Дело в том, что Зоя Алексеевна имела неосторожность обратиться с письмом к своему давнему, но отвергнутому поклоннику. Вот что она написала:

«Многоуважаемый Лаврентий Павлович! Обращаюсь к Вам за помощью, спасите меня. Я не могу понять, за что меня так жестоко терзают. В январе месяце 1941 года, будучи несколько раз у Вас на приеме по личным вопросам, я хорошо запомнила Ваши слова. Вы разрешили мне обращаться к Вам за помощью в тяжелые минуты жизни. Такие минуты для меня настали, даже более чем тяжелые, я бы сказала — смертельные.

27.12.1946 года я была арестована. Я была крайне удивлена этим арестом, так как не знала за собой никаких преступлений. Правда, за последние шесть лет министерство кинематографии постепенно затравливало меня. Последние два года я чувствовала себя в опале. Это озлобило меня, и я среди своих родственников и друзей критиковала нашу жизнь. Говоря о материальных трудностях, допускала довольно резкие выражения, но все это происходило в стенах моей квартиры.

Находясь в жизненном тупике, я всячески искала выход, обращалась с письмом лично к Иосифу Виссарионовичу Сталину, но ответа не получила. Пыталась зайти к Вам, но меня не пустили Ваши сотрудники.

Вскоре я была арестована. Не считая свое поведение преступным, так как болтала всякую чепуху, не имея каких-либо преступных намерений, я была спокойна. В крайне случае, за свой язык и аморальное поведение я ждала хорошего выговора, но не тех страданий, который мне пришлось испытать.

Инкриминированное мне преступление и весь ход следствия напоминают какую-то кровавую комедию, построенную следователем на нескольких неосторожно сказанных фразах. В результате на бумаге из меня сделали чудовище, изверга и изменника Родины. Я пыталась возражать и спрашивала: “Зачем вы все преувеличиваете и сами за меня отвечаете?” А мне отвечали, что если записывать мои ответы, то протоколы будут безграмотны. “Вы боитесь терминов”, — говорили мне и вставляли в мои ответы термины — один ужаснее другого, один другого позорнее, делавшие из меня изверга и изменника Родины.

Что дало повод так позорно заклеймить меня? Мое знакомство с иностранцами. Но знала ли я, что дружба, которая была у нас с ними в те годы, перейдет во вражду и что это знакомство будет истолковано как измена Родине?! Но этого мало, полет жестокой фантазии следователей на этом не остановился. Подаренный мне во время войны маленький дамский пистолет послужил поводом для обвинения меня в террористических намерениях. Против кого? Против партии и правительства, ради которых, если Вы помните, я дала Вам согласие остаться в Москве на случай, если немцы захватят ее, чтобы помогать Вам вести с ними подпольную борьбу.

Следователи говорили мне: “Не бойтесь, эти протоколы будут читать умные люди, которые все поймут правильно. Неужели вы не чувствуете, что вам хотят протянуть руку помощи? Вас надо встряхнуть. Да и вообще, это дело вряд ли дойдет до суда”.

Я сходила с ума, решила покончить с собой и повесилась в одиночной камере Лефортовской тюрьмы, но умереть мне не дали. Потом я была отправлена в Темниковские лагеря — больная, полусумасшедшая. Но Особому совещанию показалось недостаточным столь суровое наказание, и через два месяца они решили добавить конфискацию имущества, отнять то, что было нажито в течение всей жизни честным трудом. Этим они наказали не меня, а моих маленьких детей, которых на иждивении у меня четверо: самой маленькой, дочери, два года, а самому старшему, племяннику, десять лет.

Я умоляю Вас, многоуважаемый Лаврентий Павлович, спасите меня! Я чувствую себя виноватой за легкомысленный характер и несдержанный язык. Я хорошо поняла свои ошибки и взываю к Вам как к родному отцу. Верните меня к жизни! Верните меня в Москву! За что же я должна погибнуть? Единственная надежда у меня на Ваше справедливое решение.

20.12.1947 г.».

Переведем дух, дорогие читатели, и попытаемся проанализировать это письмо повнимательнее. В январе 1941-го Зоя Федорова несколько раз была у Берии по личным вопросам. Что это за вопросы? Отец уже на воле, все родственники и друзья на свободе, так что хлопотать вроде бы не за кого. А по каким другим делам можно ходить к Берии? Не знаю. Но если грозный и, конечно же, занятой нарком внутренних дел кого-то принимает несколько раз в течение одного месяца, значит, дела были достаточно серьезные. Думаю, что непосредственное отношение к этим делам имеет и разрешение Берии обращаться за помощью лично к нему. Полагаю, что не будет большой натяжкой, если предположу, что в Советском Союзе было немного людей, которые обладали таким правом.

А что означает телефон генерала Федорова, который Берия оставил Зое Алексеевне для связи? В своих показаниях она не только упоминает этого генерала, но говорит о том, что согласовала с ним первую встречу с Йорком. «Он разрешил эту встречу, но просил позванивать», — заявила она. Странновато, не правда ли? Простая советская актриса получает на связь генерала МГБ и согласовывает с ним свои встречи с иностранцами... Что-то туг не так.

И уж совсем откровенно звучит напоминание о согласии, данном лично Берии, остаться для подпольной работы в Москве в случае ее захвата немцами. Не станет, ох, не станет должностное лицо такого уровня, как Берия, вести разговоры о подпольной работе с, мягко выражаясь, посторонним для его ведомства человеком.

Но, может быть, я не прав? Честно говоря, мне и самому хотелось бы все свести к приставаниям неудачливого любовника и к чисто мужской мести за отказ разделить с ним ложе. Если сопоставить даты, то внешне все выглядит именно так. 20 декабря письмо уходит из лагеря. Получив его, Берия, судя по всему, вспомнил о давней обиде и велел законопатить строптивую актерку понадежнее. Понятливые холуи с генеральскими погонами тут же нашли причину, по которой Зою Федорову надо держать не только за колючей проволокой, но и за надежными стенами. 23-го группа сотрудников МГБ во главе с генералом Селивановским подписывает заключение, в котором рекомендуется 25 лет ИТЛ заменить на 25 лет тюремного заключения.

«Отбывая наказание в лагерях МВД, Федорова З.А. пыталась установить нелегальную связь с иностранцами», — такой вот документик сочинили генералы и на этом основании этапировали Зою Алексеевну во Владимир. Как можно, находясь за колючей проволокой, да еще у черта на куличках, установить связь с иностранцами, находящимися в Москве, одному Богу ведомо. Но нелепость этой ситуации никого не смущала — главное, было выполнено указание Берии.

Владимирский централ встретил Зою Федорову как родную: там находилось так много представителей советской интеллигенции, что, казалось, не хватает только ее, всенародно известной актрисы. Но самым большим сюрпризом для Зои Алексеевны было то, что она оказалась в одной камере со своей давней подругой Лидией Руслановой.

Но вот что поразительно: даже в тюрьме, где все, казалось бы, друзья по несчастью, длинная рука Берии ни на секунду не оставляла Зою Федорову без внимания. За ней присматривали, докладывали о каждом ее шаге, каждом неосторожно оброненном слове. Одна из соседок по камере, ставшая добровольным стукачом, настрочила такой донос: «Я слышала о Федоровой, как о человеке, настроенном крайне антисоветски и склонном к хулиганским поступкам. Мне она казалась политически совершенно неграмотным, чрезвычайно озлобленным и антисоветски настроенным человеком. Вместе с тем, как я думаю, она не является идейным врагом советской власти».