Секретные архивы НКВД-КГБ - читать онлайн книгу. Автор: Борис Сопельняк cтр.№ 34

В принципе, на этом можно было бы поставить точку—самое главное сказано. Но Толстой берет свой знаменитый «паркер» и приписывает от руки: «Крепко жму Вашу руку. Алексей Толстой. 22.11.1938 г. гор. Пушкин».

Вот, собственно, и всё. Великий русский писатель Алексей Толстой уцелел. Но для двух других действующих лиц эта история закончилась трагически. Ежова, как известно, в феврале 1940 года расстреляли. А вот Венус так и не доставил наслаждения палачам пустить ему пулю в затылок. Находясь в Сызранской тюрьме, он заболел туберкулезным плевритом (не исключено, что после пыток и побоев дала о себе знать пуля, которую он носил в легких еще со времен войны), был переведен в тюремную больницу и 8 июля 1938 года умер.

А за два дня до смерти он сумел передать на волю записку, адресованную жене н сыну:

«Дорогие мои! — писал он дрожащей рукой.—Одновременно с цингой с марта у меня болели бока. Докатилось до серьезного плеврита. Сейчас у меня температура 39, но было еще хуже. Здесь, в больнице, неплохо. Ничего не передавайте, мне ничего не нужно.

Досадно отодвинулся суд. Милые, простите за все, иногда хочется умереть в этом горячем к вам чувстве. Будьте счастливы. Я для вашего счастья дать уже ничего не могу. Я ни о чем не жалею. Если бы жизнь могла повториться, я поступил бы так же».

В отличие от большинства людей, которые в те мрачные годы ушли в небытие, мало что после себя оставив, Георгий Венус оставил книги. В них его душа, его мечты. Переиздать бы эти книги, дать им вторую жизнь—это было бы второй жизнью автора, мало прожившего, но много страдавшего человека.

Все началось с того, что дочь вождя народов Светлана — как бы это сказать помягче—раньше времени повзрослела. Впрочем, ничего странного в этом нет — сказывался голос крови, а среди родственников Светланы кого только нет: и русские, и немцы, и цыгане, и грузины.

Вот что она пишет в своих воспоминаниях о конце 1942-го — начале 1943 года. Напомню, что в это время гремела Сталинградская битва, изнывал блокадный Ленинград, под сапогом немецкого солдата стонала Украина, Белоруссия, Прибалтика, да и до Москвы фашистам было рукой подать.

«Жизнь в Зубалове (дачное место под Москвой, где жила семья Сталина. — Б.С.) была в ту зиму 1942 и 1943 годов необычной и неприятной. В наш дом вошел неведомый до той поры дух пьяного разгула. К Василию приезжали гости: спортсмены, актеры, его друзья-летчики, и постоянно устраивались обильные возлияния, гремела радиола. Шло веселье, как будто не было войны.

И вместе с тем было предельно скучно—ни одного лица, с кем бы всерьез поговорить, ну хотя бы о том, что происходит в мире, в стране и у себя в душе... В нашем доме всегда было скучно, я привыкла к изоляции и одиночеству. Но если раньше было скучно и тихо, то теперь было скучно и шумно.

В конце октября 1942 года Василий привез в Зубалово Капле-ра. Был задуман новый фильм о летчиках, и Василий взялся его консультировать. В первый момент мы оба, кажется, не произвели друг на друга никакого впечатления. Но потом — нас всех пригласили на просмотры фильмов в Гнездниковском переулке, и тут мы впервые заговорили о кино.

Люся Каплер — как все его звали — был очень удивлен, что я что-то вообще понимаю, и доволен, что мне не понравился американский боевик с герлс и чечеткой. Тогда он предложи показать мне “хорошие” фильмы по своему выбору и в следующий раз привез к нам в Зубалово “Королеву Христину” с Гретой Гарбо. Я тоща была совершенно потрясена фильмом, а Люся был очень мной доволен».

Потом были ноябрьские праздники, застолья, танцы...

«Мне стало так хорошо, так тепло и спокойно рядом с ним! — пишет далее Светлана Аллилуева. — Я чувствовала какое-то необычное доверие к этому толстому дружелюбному человеку, мне захотелось вдруг положить голову к нему на грудь и закрыть глаза...

Крепкие нити протянулись между нами в тот вечер — мы уже были не чужие, мы были друзья. Люся был удивлен и растроган. У него был дар легкого, непринужденного общения с самыми разными людьми. Он был дружелюбен, весел, ему было все интересно. В то время он был как-то одинок и, может быть, тоже искал чьей-то поддержки.

Нас потянуло друг к другу неудержимо. Мы стали видеться как можно чаще, хотя при моем образе жизни это было невообразимо трудно. Но Люся приходил к моей школе и стоял в подъезде соседнею дома, наблюдая за мной. А у меня радостно сжималось сердце, так как я знала, что он там... Мы ходили в холодную военную Третьяковку, смотрели выставку о войне. Мы бродили там долю, пока не отзвонили все звонки — нам некуда было деваться.

Потом ходили в театры. Тогда только что пошел “Фронт” Корнейчука, о котором Люся сказал, что “искусство там и не ночевало”. В просмотровом зале Комитета кинематографии на Гнездниковском Люся показал мне “Белоснежку и семь гномов” Диснея и чудесный фильм “Молодой Линкольн”. В небольшом зале мы сидели одни».

Да, ситуация, прямо скажем, неординарная. Шестнадцатилетняя школьница и тридцативосьмилетний мужчина, к тому же дважды разведенный и имеющий четырнадцатилетнего сына — такого рода роман, даже по нынешним временам, может вызвать, мягко говоря, изумление. Если увлечение «гимназистки» еще можно понять — в этом возрасте терпеть не могут сверстников и заглядываются на взрослых мужчин, то Алексей-то Яковлевич, он-то неужто не понимал, что себе позволяет и на что идет?!

Увы, любовь ослепила матерого зубра, и он потерял голову. Только этим можно объяснить его, на первый взгляд, по-рыцарски прекрасный, а на самом деле легкомысленный поступок, когда он, будучи в осажденном Сталинграде, от имени некоего лейтенанта написал письмо любимой, да еще и опубликовал его в «Правде»: намеки были столь прозрачны, что узнать имя любимой не составляло никакого труда.

«Люся возвратился из Сталинграда под Новый, 1943-й год, — продолжает Светлана Аллилуева. — Вскоре мы встретились, и я умоляла его только об одном: больше не видеться и не звонить друг другу. Я чувствовала, что все это может кончиться ужасно.

Мы не звонили друг другу две или три недели — весь оставшийся январь. Но от этого только еще больше думали друг о друге. Наконец, я первая не выдержала и позвонила ему. И все снова закрутилось... Мои домашние были в ужасе».

Домашние — это не только нянька, племянники и тетки, домашние — это, прежде всего, отец. Сталин, конечно же, был в курсе похождений дочери, но до поры до времени молчал. Правда, начальник его охраны генерал Власик через своего помощника полковника Румянцева предложил Каплеру уехать из Москвы куда-нибудь в командировку, но того уже понесло — и он послал полковника к черту.

В феврале 1943-го Светлане исполнилось семнадцать — и влюбленные нашли возможность побыть наедине. Правда, Светлана уверяет, что в соседней комнате сидел ее «дядька» — так она называла своего охранника Михаила Климова. Вот как она рассказывала об этой встрече двадцать лет спустя, когда решилась написать свои «Двадцать писем к другу»:

«Мы не могли больше беседовать. Мы знали, что видимся в последний раз. Люся понимал, что добром это не кончится, и решил уехать: у него уже было готова командировка в Ташкент, где должны были снимать его фильм “Она защищает Родину”. Нам было горько — и сладко. Мы молчали, смотрели в глаза друг другу и целовались. Мы были счастливы безмерно, хотя у обоих наворачивались слезы.