Фавориты Екатерины Великой - читать онлайн книгу. Автор: Нина Соротокина cтр.№ 51

На обратном пути было ещё одно значительное событие. В Полтаве, городе петровской славы, были устроены в честь приезда императрицы крупные манёвры русских войск, изображавших битву 1709 года. В манёврах участвовали 70 батальонов, общее руководство осуществлял Потёмкин. Эта настоящая, серьёзная мужская игра очень понравилась императрице. Князь Таврический был горд. В конце пути Екатерина написала ему письмо: «Третьего дня окончили мы своё шеститысячевёрстное путешествие, приехав на сию станцию в совершенном здоровье, а с того часа упражняемся в рассказах о прелестном положении мест, вам вверенных губерний и областей, о трудах, успехах, радении, усердии, попечении и порядке, вами устроенном повсюду».

Письмо полно оптимизма, но Россия была уже на пороге второй русско-турецкой войны, в которой Потёмкин принимал самое активное участие.

Теперь надо сбавить обороты и посмотреть на Потёмкина под другим углом зрения. Да, он много сделал для России, он был полководцем, дипломатом, царедворцем, предпринимателем, он создал новую страну под названием Новороссийская, он был работоголик, мозг которого даже в минуты видимой лени беспрестанно работал. Он был яркой натурой, правителем огромного края, некоторые вообще называли его фактическим правителем государства, но не будем забывать, что для своих современников он, истинно народный герой, совмещал в одном лице мифологические образы — Распутина, Чапаева, Ломоносова и Абрамовича с его самой большой в мире яхтой. Можно представить, сколько врагов было у светлейшего при дворе, его не только боялись, но и ненавидели. И было за что.

Во всём он не знал умеренности — в религиозном экстазе, в пьянстве, в любви и, конечно, в работе, которая делалась словно сама собой. Марк Алданов пишет, что Потёмкин «потерял чувство размера и в политике, и в частной жизни». По-моему, это очень точно.

Среди врагов Потёмкина были не только чёрные завистники, сплетники и неудачливые карьеристы. Среди них были разумные, близкие ко двору сановники, радеющие о пользе Отечества, и просто люди, поражённые слишком экзотическими причудами царского любимца. Потёмкин был слишком избалован вниманием и любовью окружающих, любовью иногда искренней, а чаще показной. Ему всё удавалось, и, словно дразня публику, он позволял себе кое-как одеваться, пренебрегать этикетом, то он «облит брильянтами», весь напомажен и ухожен, а то в халате на голое тело и босой принимает в спальне важных вельмож. Вспыльчивый, неуравновешенный, он позволял себе быть рабом плохого настроения, которое называл хандрой.

А.Г. Бритнер, ссылаясь на записки современника, описывает приём Потёмкина в Могилёве в 1789 году: «Около семи часов перед губернаторским домом остановились его сани. Из них вышел высокого роста и чрезвычайно красивый человек с одним глазом. Он был в халате, и его длинные нерасчёсанные волосы, висевшие в беспорядке по лицу и плечам, доказывали, что человек этот менее всего заботится о своём туалете». Торжественная встреча, приветствие от жителей всех сословий, речи, поздравления, а он, великий, в халате и с нечёсаной головой. Может быть, писавший эти строки перепутал халат с тулупом, ведь была зима, но парик-то, по обычаю времени, князь мог на себя нацепить. О своём туалете люди заботятся не только чтобы покрасоваться, но чтобы выказать своё отношение и уважение к встречавшим тебя людям. Собрались в большой зале, приветственные и хвалебные речи продолжаются, Потёмкин сидит мрачный, смотрит в пол… «Князь всё это время не открывал рта и не подымал головы, иначе как с тем, чтобы проглотить большой стакан кислых щей, который ему подносили каждые четверть часа. Мне сказывали, что этот напиток, приготовленный для него необыкновенно густым, служил ему питьём и пищей, и он выпивал его в день до пятнадцати бутылок».

А на следующий день, когда «прошла ипохондрия», Потёмкин был оживлён и весел, вместе со всеми обедал, принимал участие в разговоре — совсем другой человек. Правда, одежду так и не сменил, всё тот же халат. В извинение князю скажем, что халат он перенял у турок, а у них это и повседневная, и праздничная одежда. Это уж потом халат стал у нас считаться чем-то интимным, домашним. В Туле и по сию пору бытует легенда о том, как принимали однажды в дворянском собрании графа Толстого. Уже вошла в обиход поговорка «граф, пахать подано», уже толстовцы хором твердили о «непротивлении злу насилием». В общем, дворянское собрание оделось соответственно, и обед был более чем скромным, а граф, вдруг забыв о «толстовке», явился во фраке с бабочкой. Я ни в коем случае не сравниваю Толстого с Потёмкиным, только хочу сказать, что у гениев свои причуды, их поведение непредсказуемо.

Вот ещё одно высказывание человека, относящегося к Потёмкину вполне благожелательно. Глинка С.Н. (1776–1847) — сосед Потёмкина по смоленской усадьбе, поменявший военную службу на перо, словом, широко известный литератор, — в своих «Записках» пишет: «И у нас, и в Европе говорили, что Екатерина и царствовала и привлекала сердца. […] Ум её постиг, что сильная, богатая и чиновная аристократия домогается по духу своему угнетать то, что малочиновнее и маломощнее её. А потому она и заметила в Наказе своём, что богатым должно полагать преграду к удручению бедных, и что чины суть принадлежность мест, а не лиц.

Князь Григорий Александрович Потёмкин, из участи бедного смоленского шляхтича перешедший на череду князя Таврического, — Потёмкин был при Екатерине главным оплотом от притязаний сильной аристократии, лучше сказать, против вельможной гордыни».

О привычках князя Таврическом он пишет очень выпукло: «Память, желудок и сладострастие его всё поглощали. Он метил из гвардии в монастырь, а попал в чертоги Екатерины. В глубоком раздумье грыз он ногти, а для рассеяния чистил брильянты. Женщин окутал в турецкие шали, а мужчин нарядил в ботинки. Поглощал и ананасы, и репу, и огурцы».

Турецкие шали ввёл в моду именно Потёмкин. Они были у нас очень дороги, всё-таки натуральный шёлк. Рассказывали анекдот, что, желая сделать подарок тайной своей любви, конечно, чьей-то жене, он всех дам на вечере одарил турецкими шалями, а потом сознался своей обожаемой, что сделал это ради неё одной.

А теперь представим, что думал по поводу Потёмкина, скажем, Ф.В. Ростопчин, представитель чиновной аристократии, наделённый «вельможной гордыней». Ростопчин вторит Глинке: «Иным казалось, что Потёмкин, объевшись, не проснётся, а он встанет, как ни в чём не бывало, и ещё свежее. Желудок его можно уподобить России, она переварила Наполеона, и всё переварит». В этом высказывании проглядывает если не симпатия, то уважение к Потёмкину. Ростопчин был губернатором Москвы в 1812 году, Отечественная война была у него на памяти, но при жизни князя Таврического он его ненавидел. Потёмкин был враг номер один. И всё окружение Ростопчина поддерживало такое же отношение к этому баловню судьбы. Ростопчин был очень близок с нашему послу в Лондоне С.Р. Воронцову, тот в свою очередь был другом Завадовского, это была элита двора, и она никак не могла простить Екатерине её отношение к Потёмкину. Уже после смерти фаворита Ростопчин писал: «…грядущие поколения не благословят его память. Он в высшей степени обладал искусством из добра делать зло и внушать к себе ненависть». У Семёна Романовича Воронцова были свои заботы в отношении экс-фаворита. В начале царствования Александра I он отправил дочь из Лондона в Петербург, заявив при этом, что не решился бы сделать при Потёмкине, поскольку тот не пропускал ни одной юбки.