Повседневная жизнь "русского" Китая - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Старосельская cтр.№ 34

«Этот красноречивый, обладающий даром убеждения оратор возглавлял политическое движение «сменовеховцев», пересматривавшее октябрьский переворот в новом свете и призывавшее к объединению «старой» и «новой» России», — вспоминает Елена Якобсон лекции и острые полемические статьи профессора в эмигрантской печати. А потом комментирует: «…Устрялов разделил судьбу многих своих современников: он и его семья исчезли в одном из советских концлагерей».

Положение семей «предателей», не поддержавших призыв советского правительства бастовать, резко изменилось — ухудшилось. Кое-кто из них, подобно отцу Елены Якобсон, решил, что наступило время расставить все точки над i — отослал паспорта в консульство и отказался от советского гражданства. Таким образом, люди выбывали из советской общины Харбина и — оказывались изолированными. А потом — естественно — стали сбиваться в группки.

На едином некогда острове Рассеяния началось расслоение: разрыв с советской общиной отнюдь не означал мгновенного приятия эмигрантскими кругами. К «бывшим советским» эмигранты относились с подозрением и осторожностью — боялись провокаций, не доверяли…

В сущности, именно это разделение и обозначило начало конца «русского Харбина».

Обитатели «руссейшего» города вдруг осознали, что старая Россия, суверенным островом которой они себя ощущали, уже не существует, а той новой России, что возникла на обломках старой, они просто-напросто не знают. Ностальгическое чувство, цементировавшее их жизнь здесь, в Харбине, начало давать трещины. Из писем от родных и друзей из Москвы, Ленинграда, российской провинции они с ужасом узнавали о новых порядках, о новом образе жизни: об очередях абсолютно за всем, о переполненных трамваях, о неубранном снеге на улицах, о перелицованной одежде, о страхе, который поселился в сердцах людей. И эти две России никак не соприкасались друг с другом, воспринимались как две совершенно разные страны.

Однако кого-то еще грели воспоминания о новой России. Среди них была русская актриса Катерина Ивановна Корнакова. Судьба этой женщины в каком-то смысле явилась абсолютно знаковой для эмиграции вообще и для Харбина в частности.

В Харбине находилась известная на весь мир транспортная фирма «Бриннер и К». Семья Бриннеров, образовавшаяся в результате брака швейцарца и русской, была состоятельной: три брата и сестра владели концессией в Тетюхе под Владивостоком, а после отмены концессий все Бриннеры покшгули Советскую Россию. Два брата и сестра с семьями оказались в Харбине, один из братьев в Дайрене. Борис Юльевич Бриннер вскоре оставил семью, жену Марию Дмитриевну и детей — сына Юлия и дочь Веру, и женился на актрисе Московского Художественного театра Катерине Ивановне Корнаковой. Они жили поначалу в Москве, затем в Лондоне, а потом приехали в Харбин.

Вот и еще раз задумаешься над причудливыми играми судьбы!..

Катерина Корнакова, бывшая жена Алексея Дикого, в 1920-е годы была любимицей театральной Москвы, блистала в спектаклях Первой и Второй студий МХТ. Она играла с Михаилом Чеховым, Иваном Берсеневым, Софьей Гиацинтовой. А умерла Катерина Ивановна в полной безвестности, всеми забытая и покинутая.

Сын Бориса Юльевича от первого брака, Юлий, стал голливудской звездой, знаменитым артистом Юлом Бриннером. Может быть, еще кто-то помнит старинные русские романсы в его исполнении. Их записывали на магнитофонные бобины, потрескивающие и не всегда передающие чистоту звука…

Н. Бахтина, жившая в Дайрене, вспоминает, как однажды летом приехали из Харбина к своему дяде Феликсу Юльевичу Бриннеру дети Бориса Юльевича. ««Юлька» — представился мальчик… Юлька — так все его и звали, будущую звезду Голливуда, ставшего всемирно известным после фильма «Великолепная семерка», где Юлиан сыграл главную роль. Так этот Юлька был на два-три года старше меня, но во всех наших играх принимал самое горячее участие. Сестра больше сидела дома, рисовала, лепила… А когда мы всей компанией ездили в Хашигаура, он восхищал нас умением, стоя в «душегубке» (байдарке) и Управляя одним двухлопастным веслом, долго удерживать равновесие, падая, он ловко подныривал под лодку, переворачивал ее вниз дном и опять забирался..»

Но речь сейчас о Катерине Ивановне. О ней рассказывает в своей книге «Судьбы» Наталия Ильина.

«Совсем недавно она покинула Москву, театр, друзей, все, чем была наполнена ее жизнь… Приехав в Харбин, Бриннеры поселились в трехкомнатной квартире на Садовой улице Нового Города, недалеко от здания ХСМЛ… Всеми хозяйственными хлопотами ведал Борис Юльевич… а Катерина Ивановна была в своем доме гостьей. Превратить дворницкую в веселое, уютное помещение, быть элегантной, имея две юбки и одно платье, — это она умела, горазда была на всякие выдумки. А когда в ее распоряжении оказались большие деньги, возможность купить все, что ей заблагорассудится, то ей становилось скучно, она отступала на задний план… Здешний русский язык был так же чужд Катерине Ивановне, как английский… Вероятно, она могла бы повторить вслед за Цветаевой: «Мне безразлично, на каком непонимаемой быть встречным…» А кто тут ее понимал? Кто знал ее?»

Для Корнаковой трудные послереволюционные годы были годами счастливой театральной юности. Весь мир сужен был для нее до размеров театра, в котором бурлила настоящая, невымышленная жизнь. Ничего иного в Советской России она просто не видела, не замечала. Но годы шли… Потом был Лондон, где она оказалась просто чужой для всех. А потом они с мужем переехали в Харбин, чей «руссейший облик» поманил и… обманул. А было Катерине Ивановне в ту пору уже 38 лет.

Борис Юльевич, человек умный и проницательный, понимал, что без конкретного дела его обожаемая жена просто физически не сможет существовать. Но где найти это дело? И вот — счастливая случайность! Спектакль в школе ХСМЛ, который Корнакова должна была поставить. Здесь и свела их судьба с Наталией Ильиной, ученицей школы.

На первую репетицию явилось человек семь-восемь. Преподаватель истории, энтузиаст театра, Иосиф Александрович Пуцято представил каждого «женщине в сером меховом пальто, сидевшей в глубине комнаты, у окна, лицом к входу… — вспоминает Н. Ильина. — Светлые пряди волос выбивались из-под неглубокой меховой шапочки, женщина кивала нам, улыбка ее казалась вымученной, неестественной, поза скованной, напряженной… У нее были зеленые глаза узкого разреза, высокий лоб, немного «вдернутый, с топкими ноздрями нос, короткая верхняя губа — лицо это не казалось мне ни красивым, ни некрасивым… Понадобилось время, чтобы я узнала тайну этого изменчивого лица, умевшего в иные минуты чуть не ослеплять красотой, а в иные быть тусклым, как бы смазанным…».

Она была глубоко несчастна, эта немолодая уже по меркам школьников женщина. У Катерины Ивановны Корнаковой было все, по это все не могло заменить счастливой мхатовской поры, полуголодного существования в послереволюционной Москве. Здесь, в Харбине, ей было плохо и одиноко. Катерина Ивановна сблизилась с юной Наташей Ильиной, сделав девочку поверенной в своих делах, мечтах, возвращениях в прошлое.

Страницы книги Ильиной, на которых повествуется о Корнаковой, написаны удивительно живо, эмоционально, с сочувствием этой нелегкой судьбе, с искренней болью. Их недолгая близость оставила неизгладимый след в жизни Ильиной — первое прикосновение к театру, школьный спектакль; потом уроки английского, которые давала Корнаковой Ильина, затем пережитая Бриннерами трагедия, смерть новорожденного ребенка и страшная депрессия Катерины Ивановны; позже — создание театральной студии, когда они увлеченно репетировали «Сверчка на печи» Ч. Диккенса.