Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции - читать онлайн книгу. Автор: Глеб Сташков cтр.№ 71

Бимбо готов иметь дело с кем угодно, но только не… с великими князьями. Странная позиция для «лидера великокняжеской фронды».

Он не просто отказывается возглавить эту фронду – он вообще не желает в ней участвовать: «Брат (Александр Михайлович. – Г. С.) хотел бы, чтобы великие князья написали коллективное письмо на имя государя и открыли ему глаза на опасность вмешательства в дела его супруги и выразили чувство личной преданности семьи к нему. Нелепое предложение. Я не допускаю возможности, чтобы великие князья поднялись на борьбу! И потом вообще все коллективные послания приносят прямо противоположный результат».

Нежелание подниматься на борьбу – это, конечно, отговорка. Скорее уж Николай Михайлович не хочет выражать чувство личной преданности. В том же письме (19 ноября) он пишет Марии Федоровне: «Есть только один способ, каким бы неприятным он ни казался Сандро и Павлу, – самые близкие, то есть Вы и ваши дети, должны проявить инициативу, пригласить лучшие медицинские светила для врачебной консультации и отправить Ее (Александру Федоровну. – Г. С.) в удаленный санаторий – с Вырубовой или без нее – для серьезного лечения. В противном случае будьте готовы ко всяким случайностям. Таково мое убеждение, передайте это Сандро» ^[405].

Ни Сандро, ни Павел Александрович еще не отказались от мысли переубедить Александру Федоровну. Поэтому Николай Михайлович и не желает иметь с ними дела. Он готовит свои «случайности», о которых и предупреждает вдовствующую императрицу. Какие? Видимо, те самые, о которых уже говорилось, – он сводит Феликса Юсупова с Маклаковым и Пуришкевичем.

Историк-эмигрант Сергей Мельгунов, выпустивший в 1931 году книгу «На путях к дворцовому перевороту», сделал очень точное замечание: «Люди действовали под влиянием своего рода психоза» ^[406].

Ненависть Николая Михайловича к Александре Федоровне приобрела какие-то явно маниакальные формы. Он верит любой чепухе, тиражирует любые – самые невероятные – сплетни. Скажем, Николай Михайлович рассказывает Марии Федоровне, что графиня Гендрикова призналась графу Гудовичу, что императрица и Вырубова «имеют тетрадки, в которых в алфавитном порядке записаны имена лиц всех сословий», и из них они выбирают кандидатуры на министерские посты ^[407]. Это ж сколько должно быть тетрадок, где «записаны имена лиц всех сословий»? Тем не менее на основании этой информации Бимбо и делает вывод, что императрицу нужно лечить. Хотя очевидно, что во «врачебной консультации» и отправке «в удаленный санаторий» нуждался прежде всего он сам.

Естественно, Николай Михайлович верил и россказням Юсупова, будто Распутин хвалился ему, что в декабре будет заключен сепаратный мир. «Ну, а как покончим, объявим Лександру регентшей при малолетнем наследнике» ^[408].

Это важно, чтобы почувствовать атмосферу психоза. Люди, которые замышляли дворцовый переворот против Александры Федоровны, находились под впечатлением слухов, что она сама замышляет дворцовый переворот против мужа. О коварных планах императрицы тоже «воробьи чирикали в каждой гостиной».

Несколько раз об этом пишет в дневнике французский посол Палеолог. В частности, некая m-me Г., которая «состоит уже много лет Нимфой Эгерией Штюрмера», будто бы рассказывала «одной из своих подруг»: «Вы скоро увидите великие события. В скором времени наше дорогое отечество вступит на истинно спасительный путь. Борис Владимирович (Штюрмер. – Г. С.) будет премьером ее величества императрицы…» ^[409].

Известный авантюрист Манасевич-Мануйлов, давая показания Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, тоже упоминал о планах Распутина сделать Александру Федоровну регентшей. Для многих августейших заговорщиков это было своего рода оправданием – они защищали царя от заговора императрицы.

Так или иначе, в ночь на 17 декабря Распутин был убит. Как и ожидалось, убийство подстегнуло великокняжескую активность.

Уже 17 декабря по Петрограду поползли слухи, а 18-го «вся Россия и весь свет узнали, что Распутин исчез» ^[410]. Пуришкевич благоразумно укатил на фронт. Юсупов также должен был уехать в Крым вместе в сыновьями Александра Михайловича. Но на вокзале Феликса перехватил жандармский полковник и объявил, что ему запрещено покидать Петроград, «надлежит вернуться во дворец великого князя Александра Михайловича и ждать дальнейших распоряжений».

Юсупов вернулся. «Пошел к себе в комнату и просил Федю и Райнера побыть со мной». Федя – 18-летний сын Александра Михайловича. Райнер – тот самый однокашник и английский разведчик Освальд Рейнер (Oswald Rayner), которого некоторые историки считают истинным убийцей Распутина.

«Несколько позже лакей сообщил нам, что приехал великий князь Николай Михайлович. Поздний его приезд не сулил ничего хорошего. Видимо, великий князь хотел слышать от меня подробности… Когда появился великий князь, Федя с Райнером вышли» ^[411].

Даже здесь заговорщики путаются в показаниях. Николай Михайлович в дневнике описывает свое посещение не совсем так. В половину одиннадцатого вечера ему звонит Феликс и «очень просит меня заехать к нему». Когда великий князь приехал, Юсупов лежал в кровати, а рядом с ним были дети Сандро – Федор и Андрей ^[412].

Выходит, Николай Михайлович не свалился как снег на голову, а приехал по просьбе Юсупова. Феликс, как всегда, скрывает свои близкие отношения с великим князем. Но при чем тут Андрей, если, по Юсупову, третьим был Рейнер? Трудно представить, что великий князь перепутал английского разведчика со своим племянником. Получается, Николай Михайлович – в свою очередь – не хочет писать о Рейнере. Кстати, об убийстве Распутина великому князю сообщили из английского посольства. Опять же – поле для фантазий на тему «английского следа».

В этот же вечер Дмитрий Павлович был вынужден уйти из театра, где публика собиралась устроить ему овацию. А на утро Юсупов, наплевав на приказ оставаться во дворце Александра Михайловича, перебрался к Дмитрию Павловичу.