Встреча с монахинями приободряет Холдена. После того как он жертвует им десять долларов, его драка с Морисом уже воспринимается чуть ли не как благородный поединок. Но что самое важное, монахини — первые взрослые, вызывающие у Холдена безусловное уважение. Их прямота, рассудительность и жертвенность их жизни доказали ему, что можно быть взрослым и не погрязнуть при этом в притворстве.
После расставания с монахинями внимание Холдена привлекает идущая по Бродвею пара с ребенком. Этот ребенок, мальчишка лет шести, шел не по тротуару, а вдоль бордюра по мостовой и напевал песенку на стихи Роберта Бернса «Если ты ловил кого-то вечером во ржи…». Жизни мальчишки угрожала опасность — совсем рядом с ним одна за другой пролетали машины. Родители беседовали между собой и не обращали на ребенка внимания. Глядя на эту сцену, Холден не встревожился, не рассердился на беспечных родителей мальчика. Вместо этого, говорит Холден, ему стало веселее, у него прошло плохое настроение. Это может означать, что наслаждение зрелищем невинности возобладало в нем над чувством долга, повелевающим ловить детей на краю пропасти. С другой стороны, не исключено, что Холден выдумал этот эпизод. Или, возможно, он и вовсе ему привиделся.
Дальше Холден покупает для сестренки Фиби пластинку под названием «Крошка Шерли Бинз» и встречается с Салли Хейс, подружкой, с которой у него было назначено свидание. Этам часть романа во многом напоминает рассказ «Небольшой бунт на Мэдисон-авеню» — так же как герои рассказа, Холден с Салли отправляются на спектакль, а потом ссорятся на катке и Радио-Сити. Оставшись в одиночестве, в скверном состоянии духа после ссоры, Холден смотрит в Радио-Сити рождественскую пантомиму, а потом встречается в баре с приятелем по предыдущей школе Карлом Льюсом. Льюс оказывается хвастливым пижоном, Холден ссорится и с ним, после чего напивается в одиночку и снова звонит Салли Хейс, предлагает прийти наряжать рождественскую елку.
На рассвете понедельника Холден, плохо соображая от выпитого, идет к «утиному» пруду в южной части Центрального парка. По пути он случайно разбивает пластинку, а осколки собирает в карман. Потом Холден в подробностях воображает себе собственные похороны и решает пойти повидать Фиби — «на случай, если я и вправду заболею и умру». Пробравшись в родительскую квартиру, он направляется прямиком в комнату Д. Б., где Фиби любит спать, когда брата нет дома. Как и в рассказе «Я сошел с ума», Холит сначала некоторое время любуется спящей Фиби, а потом ее будит. Он дарит сестре осколки купленной для нее пластики — это частый у Сэлинджера символ безвозвратности прошлого, — и между ними завязывается разговор, самый искренний в книге.
Фиби всего десять лет (столько же, сколько было Алли, когда он умер), но она быстро соображает, что Холдена исключили из школы. Когда Фиби просит его: «Назови хоть что-нибудь одно, что ты любишь», он называет Алли. Вслед за этим Холден рассказывает сестре о своей мечте — сторожить детей, играющих в поле спелой ржи и не подозревающих, что оно обрывается в пропасть.
Образ ловца у края пропасти на ржаном поле — центральный в романе, без него не понять душевного состояния Холдена. Но еще важнее в этой сцене то, что Фиби говорит ему: на самом деле строчка из Бернса звучит немножко по-другому.
Часто как простые читатели, так и литературоведы оставляют это обстоятельство без внимания. Тем временем, заменяя бернсовское «Если кто-то звал кого-то вечером во ржи» на «Если ты ловил кого-то вечером во ржи…», Холден принципиально меняет смысл высказывания. Мечтая именно «ловить» детей, он имел в виду, что будет силой спасать, удерживать детей от падения в зловещую пропасть взросления. Тогда как «звать» значило бы проявлять участие, сопереживать им. В широком смысле можно сказать, что на протяжении всего романа Холден идет к осознанию ошибки, допущенной им в цитате. Момент осознания становится для него настоящим озарением.
Спрятаться от ответственности Холден хочет на ранчо в Колорадо или просто где-нибудь в глуши, притворившись глухонемым и устроившись работать на бензоколонку. Он посвящает в свой замысел Фиби и одалживает на его исполнение скопленные ею деньги. Но при этом он не задумывается, как она воспримет его побег. Ему еще только предстоит понять, что, в отличие от умершего брата, которого достаточно просто не забывать, живой сестре необходимо, чтобы он принимал в расчет ее волю и желания.
Фиби, узнав о планах Холдена, испытывает обиду и праведный гнев. В ответ на замысел брата у нее рождается свой собственный — она придумывает, как вернуть его к реальности, как заставить наконец сделать выбор между нею и Алли, между ответственностью перед живой сестрой и памятью о покойном брате. На следующий день Фиби является на встречу с Холденом с чемоданом в руках и заявляет, что уезжает вместе с ним. Он пытается объяснить, почему ей нельзя ехать, но Фиби отказывается с ним разговаривать и запрещает дотрагиваться до себя. То есть занимает по отношению к Холдену такую же позицию, с какой тот взаимодействует с миром взрослых. Иными словами, заставляет его почувствовать себя взрослым рядом с ней.
Взрослеет Холден не тогда, когда смотрит на детей, катающихся на карусели. Это происходит раньше, во время их с Фиби спора. Холден обещает сестре, что вернется домой, — только заберет вещи из вокзальной камеры хранения, но лишь при условии, что она снова пойдет в школу. Холден при этом не «зовет», а «ловит», и Фиби поэтому совсем не уверена, что он сдержит обещание. «Можешь делать все, что тебе угодно, а я в школу ходить не буду», — говорит она и просит брата заткнуться.
Впервые услышанное от Фиби слово «заткнись» действует на него как пощечина. Теперь он заговаривает по-другому, зовет Фиби в Центральный парк посмотреть на зверей в зоопарке. «Если я тебе позволю сегодня больше не ходить в школу и возьму тебя в зоопарк, перестанешь дурить? — спрашивает он. — Будешь умницей, пойдешь завтра в школу?» Речь Холдена звучит уже вполне «по-взрослому», но Фиби этого пока недостаточно. Она бросается прочь от него — так же, как он хотел сбежать прочь от привычного мира. Холден не пытается ее остановить. «Однако я за ней не пошел. Я знал, что она-то за мной пойдет как миленькая», — произносит он чрезвычайно важные для понимания романа слова.
Нечто подобное этой сцене мы встречаем в более ранних произведениях Сэлинджера. Так, слова Фиби оказывают на Холдена приблизительно то же воздействие, что и сделанная маленьким Чарльзом приписка к письму сестры — на сержанта Икс в рассказе «Дорогой Эсме с любовью — и всякой мерзостью». Уверенность, что Фиби пойдет за ним «как миленькая», приходит к Холдену так же, как к Лайонелу Танненбауму в рассказе «В лодке» — осознание того, какую боль он причинил своей матери. Напоминает она и о том, как доверие и готовность уступить друг другу помогают Бэйбу и Мэтти Глэдуоллер, съезжающим на санках по крутой Спринг-стрит, победить страх. Холден здесь не просто вступает во взрослую жизнь — отныне, вместо того чтобы «ловить», он «зовет».
Предвестники этой сцены разбросаны по многим рассказам Сэлинджера, но ближе всего ее суть передана в рассказе «Полный океан шаров для боулинга» Кеннетом, младшим братом Холдена, в романе превратившимся в Алли. Он говорит Холдену о том, как важно жертвовать собственным «я» ради единения с ближними, которое достигается только бескорыстной любовью. В том же рассказе Кеннет сожалеет, что Холден не умеет идти на уступки окружающим.