Но в числе «визитёров» было и огромное количество офицеров, всю эту возню с директориями отнюдь не жаловавших. И среди них были и представители Ставки Верховного Главнокомандующего войск Юга России, чистосердечно отсоветовавшие адмиралу пробираться на Дон: «Зачем Вы поедете – там… есть власть Деникина, там идёт своя работа, а Вам надо оставаться здесь». Совет был понят правильно – это был явный намёк на военный переворот и… Колчак принял-таки должность военного министра. Правда, успокоив «бдительность» Авксентьева и Пепеляева заявлением, что если политика Временного правительства пойдёт вразрез с его убеждениями, то он оставляет за собой право из его состава выйти.
Первыми его распоряжениями было начато формирование аппарата военного министерства и создание Главного штаба войск Директории. Военный гарнизон Омска мгновенно сплотился вокруг Колчака. Однако, уже 7-го ноября тот спешно выезжает на фронт – войска Директории были выбиты из Ижевска с его «железоплавильными заводами» и оборонным потенциалом.
С фронта Колчак вернулся, взбешенный состоянием войск. Но ещё больше он был взбешен, поняв, что вернулся в разгар очередной склоки между Директорией и Советом министров. Колчак мгновенно включился в события на стороне Совета министров, но не участником очередной склоки, к которым все уже привыкли, а решительными действиями по её прекращению. Все функционеры из числа партии эсеров, коих в Директории было подавляющее большинство, были мгновенно арестованы силами гарнизона, а батальон её охраны, состоящий исключительно из эсеров, так же мгновенно разоружён. Совет министров, полагая, что вслед за Директорией его может постигнуть та же участь, немедленно признал Директорию несуществующей и заявил о необходимости «полного сосредоточения власти военной и гражданской в руках одного лица с авторитетным именем в военных и общественных кругах». Также было решено «передать временно осуществление верховной власти одному лицу, опирающемуся на содействие Совета министров, присвоив таковому лицу наименование Верховного правителя». Все эти положения были немедленно закреплены документом, разработанным в ускоренном темпе и названным «Положение о временном устройстве государственной власти в России» – в так называемой «Конституции 18 ноября». Которая, в числе прочего, устанавливала и порядок взаимоотношений между Верховным правителем и Советом министров. Тут же были назначены и выборы этого самого «Верховного правителя». Справедливости ради надо сказать, что Советом министров было предложено несколько кандидатур. Но тот же самый Совет министров, цепляясь за уже призрачную, но, тем не менее, и в таком-то виде ускользающую власть, единогласно проголосовал за кандидатуру Колчака. Меры для обеспечения законности и порядка адмирал мог применять любые, вплоть до чрезвычайных. И первым же приказом по армии Колчак объявил о возложении на себя обязанностей Верховного Главнокомандующего всеми Вооружёнными Силами, на что Совет министров тут же присвоил ему звание полного адмирала и наделил его диктаторскими полномочиями…
Сказать, что всё прошло гладко, нельзя – генерал Болдырев наотрез отказался слагать с себя полномочия, покидать Уфу и пообещал Колчаку «гражданскую войну» на землях Директории. Чехословацкий национальный совет так же осудил «Омский переворот». Эсеры из числа сторонников Учредительного собрания пригрозили открыть большевикам фронт и выступить против Колчака на их стороне. Болдыреву хватило окрика по телефону. Чехам недвусмысленно было дано понять, что мнение иностранцев на Руси никогда никого не интересовало. Эсеровские и большевистские мятежи были молниеносно и жестоко подавлены. От партии кадетов никто вообще не решился голос подать. Это обеспечило им прежнюю экономическую политику Сибирской республики и главенствующие позиции в Совете министров.
Объявив первоочередными задачами повышение боеспособности армии и борьбу с большевизмом, Колчак всерьёз занялся фронтом. В сжатые сроки было налажено его снабжение и проведена эффективная мобилизация. Колчаку удалось поставить в монолитный строй офицерские подразделения, сибирских казаков, «тыловые» стрелковые части, мобилизованных крестьян и «беспогонные» части ополченцев уральских заводов.
С помощью кадетов же была выстроена управленческая вертикаль, положившая конец сварам и междоусобицам «областных дум». Всякие разговоры об Учредительном собрании стихли. Председатель Сибирского ревкома писал Ленину: «В Сибири контрреволюция сложилась в правильно организованное государство с большой армией и мощным разветвлённым госаппаратом».
А Колчак принялся бить врага. Планомерно и без всякой истерики – спокойно, мощно, хлёстко и зло. И вскоре в руках Колчака оказалось и оружие Ижевска и Златоуста, и боеприпасы Перми, и весь горнорудный и «железоплавильный» Урал. Было упорядочено движение железнодорожных составов – они пошли по расписанию! Что вылилось в ещё лучшее снабжение войск. Да, мерами это было достигнуто жесточайшими – взятием в заложники родственников паровозных бригад и карательными акциями. Но «с волками жить – по волчьи выть» – Колчак лишь перенял методы большевиков, благодаря которым у тех уже год железные дороги отлаженно работали на нужды войск. Не забыл он и об открытом им некогда Северном морском пути – в устье Енисея было начато строительство нового порта. И на Волге дело Колчака одной Уфой не закончилось – взяв Казань, он стал обладателем хранившейся там значительной части золотого запаса империи…
С этого момента Колчак, ничего официально не декларируя, всем дал понять, что его политическая цель – реставрация монархии в России.
Колчаком были отменены все награды Временного правительства и запрещены впредь к ношению. Напротив, награды Российской империи были восстановлены. Не все. А только те, вручение которых не являлось привилегией государь-императора.
Забегая вперёд, скажу, что Колчаком на территориях Сибирской республики были запрещены всякие празднования и торжества, посвященные событиям февраля-марта 17-го года в Петербурге. Им также было дано распоряжение о начале следственного дела об уничтожении царской семьи и именно на основании сделанных тогда сбора и анализа документов, поиска и допросов свидетелей было установлено время, место и обстоятельства трагедии. И именно это позволило оттолкнуться в поисках останков следствию, продолжившемуся в 90-ых годах прошлого века.
И, наконец, установленный – пусть только документально – факт мученической смерти царской семьи вдохновил Колчака дать движению, которое он возглавлял, наименование Белое. Да и противовес красным был более, чем очевиден. Новое название мгновенно облетело все фронты борьбы с большевиками, дав сражающимся, да и истории самой России, их новое общее имя – Белая гвардия. Так Колчак впервые разделил Россию на «белых» и «красных»…
Военные же успехи Колчака изменили «расклад сил» и в самом Белом движении – центр его переместился с Юга России на Урал. Но ещё более странно другое – в войсках Деникина монархические настроения были крайне непопулярны, а разговоры об Учредительном собрании и «демократическом пути» звучали, не смолкая. Под командованием Деникина было всего два генерала, громогласно о своей приверженности самодержавию не заявлявших, но, тем не менее, и не скрывавших её. Оба – обладатели крайне неоднозначных репутаций. Первый – атаман Шкуро. С самого начала боевых действий Андрей Григорьевич оказался единственным атаманом, форменным образом наплевавшим на решения Кубанской Рады, и единственным, кто с нетерпением ожидал прибытия корниловцев из Ледового похода на Кубань. Кстати сказать, две Кубанские сотни лейб-Гвардии казачьего Императорского Конвоя, лично распущенного государем после отречения, прибыли на Кубань уже просто Гвардейской Кубанской сотней и составили костяк двух «волчьих сотен» – личного конвоя атамана Шкуро. Вторым «монархистом» Добровольческой армии был генерал Яков Александрович Слащёв. Здесь как бы всё ясно – состоявшийся, как офицер, в рядах лейб-Гвардии Финляндского полка, в конце войны Слащёв принял под своё командование полк тоже из лейб-Гвардейских – Московский. Конечно, Слащёв был не единственным гвардильером в рядах Добровольческой армии, но для настоящего гвардильера приставка «лейб» дорогого стоила – она предоставляла право на личное сопровождение особы государь-императора в походах и переездах. Кстати сказать, осколки «волчьих сотен», после откровенного бегства Шкуро во время отступления на Новороссийск, дослуживали уже в Крыму – в Кубанском полку армейского корпуса генерала Слащёва. И были с ним до самой эвакуации белых из Севастополя.