Тухачевский - читать онлайн книгу. Автор: Борис Соколов cтр.№ 78

12 марта 1932 года Ворошилов дал согласие на проведение совместной с Германией разведки против Польши. Ликвидация Польского государства выводила Красную армию к германским границам. Такое развитие событий оставило бы Веймарскую республику с ее 100-тысячным рейхсвером фактически один на один с Советским Союзом, чьи вооруженные силы насчитывали к началу 1933 года 885 тысяч человек. В Берлине это хорошо понимали, и дальше планов по оккупации Польши дело в тот раз не двинулось. А вот семь лет спустя, уже без Тухачевского, СССР и нацистская Германия по-братски разделили и ликвидировали Польское государство, заключив пакт Молотова — Риббентропа.

С приходом к власти в Германии Гитлера связи между рейхсвером и Красной армией оказались прерваны. Начавшаяся в 1935 году официальная ремилитаризация Третьего рейха еще больше ухудшила советско-германские отношения. Новосозданный вермахт стал рассматриваться в качестве главного потенциального противника. И Тухачевский с одобрения свыше написал статью «Военные планы Гитлера», где подчеркивал: «Неистовая, исступленная политика германского национал-социализма толкает мир в новую войну. Но в этой своей неистовой милитаристской политике национал-социализм наталкивается на твердую политику мира Советского Союза. Эту политику мира поддерживают десятки миллионов пролетариев и трудящихся всех стран. Но если, несмотря на всё, капиталисты и их слуги зажгут пламя войны и рискнут на антисоветскую интервенцию, то наша Красная Армия и вся наша социалистическая индустриальная страна железными ударами любую армию вторжения обратит в армию гибели, и горе тем, кто сам нарушил свои границы. Нет силы, способной победить нашу социалистическую колхозную страну, страну с ее гигантскими людскими и индустриальными ресурсами, с ее великой коммунистической партией и великим вождем товарищем Сталиным».

Эта статья появилась в «Правде» 31 марта 1935 года. Перед этим ее правил своей рукой сам «великий вождь», в частности, заменивший заголовок на «Военные планы нацистской Германии» (под названием «Военные планы нынешней Германии» Тухачевский тогда же опубликовал другую редакцию данной статьи в «Военном вестнике»). Всё это, казалось бы, означало акт высочайшего доверия к маршалу.

Тухачевский предупреждал, что Германия уже утроила свою армию, создав из 7 дивизий 21 и достигнув численности германских вооруженных сил накануне Первой мировой войны. Он совершенно правильно отметил, что «французская армия с ее 20 дивизиями и большими сроками мобилизационного развертывания и сколачивания частей уже не сможет активно действовать против Германии», а также, что «империалистические планы Гитлера имеют не только антисоветское острие», которое «является удобной ширмой для прикрытия реваншистских планов на западе (Бельгия, Франция) и на юге (Познань, Чехословакия, аншлюс)» (под аншлюсом имелось в виду присоединение к Рейху Австрии). Тухачевский тревожился, что в численности вермахт стремительно догонял Красную армию (в 1935 году — соответственно 849 тысяч против 940).

Противостоять германской угрозе маршал думал в союзе с Францией и Чехословакией. В этом он не расходился со Сталиным. В мае 1935 года были заключены советско-французский пакт и советско-чехословацкий договор о взаимопомощи, явно направленные против Германии. В договоре с Чехословакией содержалась оговорка, что обязательства о взаимной помощи будут действовать только в том случае, если поддержку жертве агрессии также окажет Франция. В апреле 1936 года Тухачевский в составе советской делегации отправился в Лондон на похороны короля Георга V. По пути он посетил Париж, где встретился со своим давним товарищем по плену Пьером Ферваком, запечатлевшим в своих мемуарах встречу с одетым в штатское, но как всегда элегантным и подтянутым маршалом в одном из парижских кафе: «“Вы написали про меня книгу, некоторые места которой меня огорчили“, — сказал Тухачевский. Да, я понимаю, Михаил предпочел бы, чтобы я умолчал о его сумасбродных речах в Ингольштадте. Тогдашний молодой офицер, горячий, увлекающийся, потрясенный крушением своей Родины, видел в революции возможность будущего возрождения, прыжок в первобытное варварство, способный омолодить состарившуюся Россию. Он видел в революции разрыв с западной цивилизацией, благодаря чему может создаться что-то новое. Тогда Тухачевский объявлял себя футуристом и утверждал, что презирает классическое искусство. „Оригинальничанье…“ — говорит он мне. И в доказательство того, что давно перестал придерживаться этих парадоксальных юношеских суждений, старается убедить меня, что весь день провел в Лувре и Роденовском музее. „Какое впечатление! Из Роденовского музея я вышел совершенно очарованным…“»

Затем разговор зашел об установившейся в Европе репутации Тухачевского как германофила, поддерживаемой белоэмигрантской прессой. Михаил Николаевич утверждения такого рода решительно опроверг. Фервак свидетельствует: «“Уточним, — говорил Тухачевский мне. — Разве я был бы здесь, разве я ездил бы в Лондон, если бы не считал, что советско-французский пакт, который ваша Палата, надо надеяться, ратифицирует, является для нас наилучшей политической комбинацией. Мы должны сговориться с западными демократиями. Но для этого нам самим надо быть сильными. Этим я и занят в Наркомате обороны…“»

В тот момент советскому маршалу неудобно было вспоминать об увлечении в молодые годы авангардным искусством. Теперь в СССР официально была принята доктрина социалистического реализма, ориентированная на классические образцы, которые требовалось наполнить советской конкретикой, пафосом строительства нового. Казалось, и во внешней политике Сталин отныне стремился возродить традиции Антанты и заключить с Англией и Францией союз против набирающей силу Германии. Подобная комбинация полностью отвечала взглядам Тухачевского, и он искренне старался претворить ее в жизнь во время своей дипломатической миссии в Западной Европе. Однако советский диктатор вел гораздо более сложную игру, в детали которой не посвящал не только Тухачевского, но и гораздо более близких себе Ворошилова и Молотова — второго человека в государстве, возглавлявшего Наркомат иностранных дел. Сталин попеременно сближался с каждой из двух группировок европейских государств, чтобы тем вернее ввергнуть их в новую мировую войну, а самому на начальном этапе глобального вооруженного конфликта остаться временно в стороне. Сама тяга Тухачевского после 1933 года к безоговорочному союзу с Англией и Францией могла казаться вождю подозрительной.

Кроме того, маршал не столь радужно, как его шеф Ворошилов, смотрел на положение дел в военном ведомстве, и это тоже могло раздражать Сталина. Например, Тухачевский утверждал в «Новых вопросах войны»: «Наступающая пехота в современном бою должна быть способна к полной самостоятельности. Эта самостоятельность необходима вплоть до отделений и рядовых бойцов… Пехота не может быть способна к выполнению современных задач в бою, если она не будет способна к „самодвижению“, не ожидая приказов, если все ее, самые мельчайшие, частицы не будут способны проникать между огневыми очагами противника, атаковать их с фланга и тыла огнем, штыком и гранатой, не ожидая на это никаких указаний свыше… Частный почин — это не исключение, а основной закон, основное правило действий пехоты. Без самодеятельности пехоты плановое, централизованное управление вылилось бы в кровавые и малорезультативные фронтально-линейные столкновения… Методика царской армии, засевшая в свое время в нашей военной школе и с трудом оттуда изгоняемая… воспитывала нашего командира не в духе самостоятельности, а в духе „ожидания распоряжений“. Вот почему все последние годы мы вели такой решительный курс на развитие мобильности, активности, самодеятельности и смелости среди всех звеньев наших войсковых частей».