Начальником Штаба РККА в то время являлся Б. М. Шапошников, взаимная неприязнь которого с Тухачевским была ничуть не меньше, чем у Михаила Николаевича с Климентом Ефремовичем. Полковник-генштабист еще царской армии, он, по мысли Тухачевского, относился к категории тех военспецов в Красной армии, кто не понимал новой маневренности, принесенной Гражданской войной, и вообще отстал в деле понимания особенностей современной войны. В 1924 году Шапошников, который в период польской кампании был начальником оперативного управления Полевого штаба Реввоенсовета Республики, выпустил книгу «На Висле», где всю ответственность за «варшавскую конфузию» возложил исключительно на Тухачевского.
Лидия Норд передает крайне нелицеприятный отзыв Михаила Николаевича о Борисе Михайловиче. Тухачевский, отвечая на распространенные обвинения, что он изменил царской присяге и служит в Красной армии исключительно из карьеристских побуждений, сказал примерно следующее: «Мне, по существу, наплевать на все эти разговоры, но просто интересно, почему только Тухачевский является притчей во языцех?.. А я вот знаю, что никто не упрекнет генералов Потапова, Брусилова, Клюева (в действительности — подполковника. — Б. С.), Свечина, Зайончковского, Михайлова, а также полковников и подполковников Егорова, Петина, Шварца, Шуваева, Корка, Лазоревича, Соллогуба, Шапошникова и всех остальных, вступивших в Красную Армию. Почему? Разве они, будучи генералами и штаб-офицерами Красной Армии, не сделали того же, что сделал я, будучи только в чине поручика?.. И мне говорят, что я честолюбив. Честолюбивы все. Да еще многие и корыстны вдобавок. Возьмем уважаемого Бориса Михайловича Шапошникова, с его „светлой головой и кристальной душой“. Каким образом он сумел, будучи полковником генштаба и перейдя на службу к красным, соблюсти невинность? Не знаешь? А я-то знаю. И потому не уважаю его. Так вот эта „кристальная душа“, встречаясь после своего перехода к большевикам со своими старыми сослуживцами и некоторыми генералами из чужого лагеря, давала им понять, что она-де „вовсе не сочувствует красной сволочи“, а ведет подготовку внутреннего переворота. А те доверительно сообщали это другим и говорили: „Идите к Шапошникову — это один из порядочнейших офицеров“. Потом он из этого положения выкрутился лисой — „видите, власть теперь так окрепла, что мы уж ничего поделать не можем, приходится вопреки своим убеждениям служить ей“. А у него никаких „убеждений“ не было и нет. Служить он может кому угодно, лишь бы у него было положение и та же любимая работа. Работник он отличный, знания и военный талант у него есть. Но в главнокомандующие он не годится — он кабинетный Бонапарт». Тухачевский же, очевидно, считал себя идейным сторонником коммунистов, или, по крайней мере, очень старался убедить самого себя в этом.
Действительно ли «кабинетный Бонапарт» сумел настроить Ворошилова и Сталина против предложений Тухачевского, или сам Сталин вел с Михаилом Николаевичем какую-то сложную игру, но положение внезапно изменилось. В апреле 1931 года Шапошников был перемещен из начальников Штаба РККА в командующие второстепенным Приволжским военным округом, а в июне того же года Тухачевского назначили начальником вооружений Красной армии. А вскоре он стал заместителем председателя Реввоенсовета и наркома по военным и морским делам.
Но выпады против Михаила Николаевича не прекращались. В сентябре 1931-го Академия имени Фрунзе выпустила учебное пособие, посвященное советско-польской войне. Там действия Тухачевского на посту командующего Западным фронтом прямо назывались авантюристическими, что по существу было верно. Однако в адрес действующего заместителя наркома обороны подобный выпад мог быть сделан только с одобрения Ворошилова. Тухачевский понял, что над ним вновь сгущаются тучи, и в январе 1932-го направил новое письмо Сталину, где просил прекратить развернутую наркомом кампанию по его, Тухачевского, дискредитации. Вскоре он получил первый благоприятный сигнал сверху.
Еще в конце 1931 года Тухачевский направил Ворошилову письмо, где предлагал ввести танковые подразделения в состав стрелковых и кавалерийских дивизий. Это предложение было принято. А в мае 1932 года Сталин, наконец, прислал Тухачевскому письмо с извинениями за слишком резкую критику. Сталин очень хотел использовать военный талант и организаторские способности Тухачевского для подготовки Красной армии к будущей войне и хотел, чтобы новый заместитель наркома обороны трудился не за страх, а за совесть. Потому-то и принес письменные извинения, и признал, пускай частично, свою неправоту. Тухачевский, конечно, не знал, что подобных унижений Иосиф Виссарионович не прощает никому, и в долгосрочной перспективе судьба тех, кто удостоился извинений со стороны генсека, предрешена. Сталину невыносимо было сознавать, что кто-то оказался умнее и дальновиднее его в тех сферах, которые генсек считал своими главными коньками: политика, экономика, военное дело. Об этом говорил в 1936 году в Париже меньшевику Ф. И. Дану бывший сталинский друг Бухарин, уже предчувствовавший близкую гибель: «Сталин даже несчастен оттого, что не может уверить всех, и даже самого себя, что он больше всех, и это его несчастье, может быть, самая человеческая в нем черта, может быть, единственная человеческая в нем черта, но уже не человеческое, а что-то дьявольское есть в том, что за это самое свое „несчастье“ он не может не мстить людям, всем людям, а особенно тем, кто чем-то выше, лучше его… Если кто лучше его говорит, он — обречен, он уже не оставит его в живых, ибо — этот человек вечное ему напоминание, что он не первый, не самый лучший; если кто-то лучше пишет — плохо его дело… Это маленький, злобный человек, не человек, а дьявол».
Когда в первом варианте юбилейной статьи 1929 года «Сталин и Красная Армия» Ворошилов позволил себе общую фразу, что в Гражданскую войну у всех советских руководителей «имелись успехи и недочеты», но «у И. В. Сталина ошибок было меньше, чем у других», герой статьи оставил на полях возмущенную реплику: «Клим! Ошибок не было, надо выбросить этот абзац». А тут еще Тухачевский и в книге «Поход за Вислу», и в частных разговорах позволяет себе намекать, что неуспех под Варшавой был следствием отказа Реввоенсовета Юго-Западного фронта вовремя перебросить Конармию на помощь Западному фронту. До поры до времени это терпеть можно, пока в молодом полководце есть нужда, но безоглядным сторонником его, Сталина, Тухачевский не станет никогда. Значит, наступит срок мавру уйти, когда сделает свое дело — запустит программу развертывания армии, годной к современной войне. А закончат поход на Запад другие…
Лидия Норд так описала примирение Сталина и Тухачевского: «Перед тем, как Тухачевский был назначен заместителем народного комиссара обороны СССР, Сталин имел с ним разговор с глазу на глаз. Тогда состоялось их „примирение“. Сталин убедил Михаила Николаевича, что задержка переброски на польский фронт армии Буденного (имеется в виду переброска Конармии из-под Львова под Варшаву. — Б. С.) была „неумышленной ошибкой“. Он также покаялся, что первое время мало доверял Тухачевскому, а затем стал превозносить его „заслуги перед революцией и стратегический талант военачальника“ — залил его потоком льстивых фраз. На Тухачевского, как на всякого честолюбивого человека, лесть Сталина подействовала. Он готов был окончательно поверить в его искренность…»