Тухачевский - читать онлайн книгу. Автор: Борис Соколов cтр.№ 44

Комиссар Кузьмин вернулся в Кронштадт из Петрограда только накануне. 28 февраля он побывал на «Петропавловске». Позднее, 25 марта 1921 года, уже после завершения кронштадтской эпопеи, Николаю Николаевичу пришлось давать объяснения на заседании Петросовета. Кузьмин оправдывался: «В общем картина не рисовала такого положения, что будет восстание, большое движение. Если бы это было ясно, то, поверьте, можно было закрыть люки и задержать, всех. Но мы имели перед собой Петроград, где тоже было тяжелое настроение и все-таки удалось успокоить, так думали и здесь. Когда я явился на корабль, создалось определенное настроение. Предлагалась резолюция, которую они приняли. Резолюция была очень тонко и умно составлена, никаких страшных идей не было, говорилось о перевыборах Совета. Перевыборы Совета должны были быть 5 марта. Собрание этот вопрос обсуждало, обсуждался также вопрос о кустарной промышленности, о снятии „заградиловок“ — вопрос, который в принципе в Петрограде был решен, и т. д. Ничего страшного не чувствовалось. Чувствовалось некоторое резкое настроение…» Комиссар дал тогда в Петроград успокоительную телеграмму: положение в крепости меняется к лучшему. В результате решено было направить на митинг «всероссийского старосту» М. И. Калинина. Расчет был на то, что председателю ВЦИКа удастся переломить настроение моряков. Между прочим, на это надеялись не только в Москве, но и в самом Кронштадте.

Руководитель восстания, писарь с «Петропавловска» Степан Максимович Петриченко, возглавивший кронштадтский ревком, в 1927 году обратился в консульство в Риге с просьбой восстановить его в советском гражданстве. В заявлении на имя Калинина он писал: «Кронштадтское восстание свалилось на мою голову против моей доброй воли или желания… Я не был ни душой, ни телом в подготовке этого восстания (оно было для меня неожиданным). Принял участие опять-таки потому, что слишком чутко принимал к сердцу все нужды тружеников и всегда готов был положить свою голову за интересы трудящихся». Эта возможность несчастному писарю, ставшему с тех пор агентом советской разведки, представилась 20 лет спустя, в 1947 году, в ГУЛАГе, куда его благодарная коммунистическая власть в конце концов упекла. Пока же в Риге ему пришлось еще написать о событиях в Кронштадте специальный доклад, где освещалась и роль Калинина: «Теперь одну минуточку — здесь навязывается вопрос: если бы товарищ Калинин объявил в это время, т. е. на Якорной площади, так называемый НЭП, было бы тогда успокоение и компромисс на этом и было бы тогда наше восстание? Как мыслил я, а таких очень много (нужно иметь в виду, что к революции присоединились… не только беспартийные, а даже сочувствующие и коммунисты), то я осмелюсь утверждать, что компромисс был бы найден и восстания не было бы».

Но Михаил Иванович на компромисс не пошел. Утром 1 марта в городском манеже, а потом на Якорной площади он выступил перед 16 тысячами матросов и красноармейцев отнюдь не с самыми удачными из своих речей. И. Ермолаев этот действительно судьбоносный для тысяч моряков, да и для всей страны митинг запомнил на всю жизнь: «Открыв митинг, комиссар флота Кузьмин предоставил слово Калинину, которого весь манеж встретил бурными аплодисментами. Все ждали, что он хоть что-нибудь скажет о том, как намечается улучшить положение крестьян, а Калинин начал выступление с восхваления подвигов и заслуг кронштадтских моряков и солдат в революции, говорил о победах на фронтах Гражданской войны, о достижениях Советской власти на хозяйственном фронте, о переживаемых страной трудностях.

В зале манежа раздались громкие реплики: „Хватит красивых слов! Скажи лучше, когда покончите с продразверсткой? Когда снимите продотряды?“ Выкрики с разных мест звучали внушительно. Оценив обстановку, Калинин, комиссар флота Кузьмин и председатель горсовета Васильев с трибуны обратились с предложением провести митинг раздельно среди моряков и среди красноармейцев, мотивируя тем, что манеж не вмещает всех желающих. Этот маневр не поддержали, моряки предложили перенести митинг на Якорную площадь, куда и двинулся народ…

Когда на трибуне появился Калинин, его и здесь встретили аплодисментами, ждали, что он скажет. Но когда он опять стал говорить о заслугах моряков, о достижениях и трудностях Советской страны, снова раздались возгласы: „Хватит похвал! Скажи, когда отменят продразверстку? Когда перестанут душить мужика?“ Калинин пытался как-то оправдать продразверстку, но тут на трибуну поднялся широкоплечий немолодой матрос и громко крикнул: „Хватит хвалебной болтовни! Вот наши требования: долой продразверстку, долой продотряды, даешь свободную торговлю, требуем свободного переизбрания Советов!“ Далее в шуме и выкриках трудно было что-либо разобрать в выступлении матроса.

В ответ Калинин стал упрекать участников митинга… в том, что они затевают рискованную игру против Советской власти, как азартные игроки, ставят на карту достижения своих предшественников. Затем пошли беспорядочные выступления, сопровождаемые выкриками, среди которых были и „Долой коммунистов!“. К концу дня митинг закончился… Калинин уехал…» Тогда же крепость через Цитадельные ворота беспрепятственно покинули с оружием сотрудники Особого отдела и Кронштадтского отдела реввоентрибунала. Н. Н. Кузьмин и П. Д. Васильев остались, рассчитывая переломить ситуацию на собрании 500 делегатов от кораблей, береговых частей и кронштадтских заводов и профсоюзов. Однако им устроили обструкцию и в конце собрания вместе с другими коммунистами арестовали.

Вот что вспоминал об этом собрании Петриченко: «Первым долгом Кузьмин, а затем председатель Кронсовета Васильев попросили слова. В своих речах они не проявили никакого примирения к собранию. Все время оперировали цифрами по экономическим вопросам, предупреждали и угрожали собранию. Всё это подействовало неприятно на собрание, и оно потребовало ареста их. Стали поступать в президиум в большом количестве записки явно провокационного характера… С мест стали сообщать сведения одно фантастичнее другого. Кто это делал, мне так и осталось неизвестным, но факт тот, что это имело свои результаты и собрание уговорить становилось невозможно. Наконец один моряк взбегает к президиуму и начинает кричать: „Что вы здесь торгуетесь? Коммунисты ведь не спят, и Кронштадт уже окружен конницей! Нужны меры к самозащите!“ Тут получилась настоящая паника… Наскоро президиум уполномочили принять на себя обязанности „Временного ревкома“… Распоряжения делал я… Рубикон перейден… Неожиданное для всех нас самих свершилось. Перед Ревкомом стала задача: а что же делать?» Ревком предписал: «Всем товарищам оставаться на местах и честно исполнять свой долг перед Родиной». Правительственное сообщение говорило о белогвардейском мятеже в Кронштадте, будто бы возглавляемом начальником артиллерии крепости бывшим генералом А. Р. Козловским. В ответ ВРК обратился с воззванием: «Всем, всем, всем!

Вся власть перешла в руки Временного Революционного Комитета без единого выстрела.

Трудящиеся Кронштадта решили больше не поддаваться краснобайству коммунистической партии, называющей себя якобы представителями народа, а на деле это выходит наоборот.

Товарищи! Не верьте словам самодержавных комиссаров, уверяющих, будто в Кронштадте действует штаб белых офицеров во главе с генералом Козловским. Это наглая ложь.

Кронштадтские товарищи предлагают вам немедленно присоединиться к Кронштадту и установить прочную связь, общими и другими усилиями достичь долгожданной свободы».