По утверждению Рокоссовского, на ленинградских курсах у него завязалась дружба и с Жуковым: «С Г. К. Жуковым мы дружим многие годы. Судьба не раз сводила нас и снова надолго разлучала. Впервые мы познакомились еще в 1924 году в Высшей кавалерийской школе в Ленинграде. Прибыли мы туда командирами кавалерийских полков: я — из Забайкалья, он — с Украины. Учились со всей страстью. Естественно, сложился дружеский коллектив командиров-коммунистов, полных энергии и молодости. Там были Баграмян, Синяков, Еременко и другие товарищи. Жуков, как никто, отдавался изучению военной науки. Заглянем в его комнату — всё ползает по карте, разложенной на полу. Уже тогда дело, долг для него были превыше всего. В самом начале тридцатых годов наши пути сошлись в Минске, где мне довелось командовать кавалерийской дивизией в корпусе С. К. Тимошенко, а Г. К. Жуков был в этой же дивизии командиром полка. Накануне войны мы встретились в ином качестве: генерал армии Жуков командовал округом, а я, в звании генерал-майора, — кавалерийским, а затем механизированным корпусом. Георгий Константинович рос быстро. У него всего было через край — и таланта, и энергии, и уверенности в своих силах».
В начале сентября 1925 года, успешно окончив курсы, Рокоссовский вернулся в Забайкалье и 6 сентября вступил в командование своим прежним полком, который был теперь переименован в 75-й. Об этом периоде его службы сохранились воспоминания генерала армии Г. И. Хетагурова. В 1926 году Хетагуров служил в Даурии командиром батареи в 5-й отдельной Кубанской кавалерийской бригаде, которой командовал Рокоссовский. Он так описал встречу с комбригом:
«— Наконец-то прибыл! — радушно встретил меня командир дивизиона И. П. Камера. — У нас уже три месяца батарея без командира, а ты где-то по лесам блукаешь. Я тебя присмотрел еще на учениях в районе Сретенска. Вижу, лихо командуешь горной батареей, и давай уговаривать Рокоссовского, чтобы тебя к нам взяли. Разве кто откажет в просьбе нашему комбригу?.. Ну что же, идем, джигит, представлю тебя ему…
Через пять минут мы были в кабинете К. К. Рокоссовского. Рослый, стройный комбриг крепко пожал мне руку, пригласил присесть, стал расспрашивать, откуда я родом, где служил, какое имею образование.
Услышав, что мне довелось командовать взводом в 28-й дивизии имени В. М. Азина, Рокоссовский заметил:
— Знаменитая дивизия. Я хорошо знал товарища Азина. Вместе воевали в Поволжье. Геройский был начдив! — И вдруг поинтересовался: — А коней вы любите?
— Люблю, товарищ комбриг. И прибыл со своим конем.
— Превосходно, — одобрил он… — Что же, Иван Павлович, — обратился Рокоссовский к Камере, — познакомьте товарища Хетагурова с батареей, и пускай он немедленно вступает в командование…»
На этот раз командовать полком Константину Константиновичу довелось недолго. С июля 1926-го по июль 1928 года Рокоссовский служил инструктором отдельной Монгольской кавдивизии в Улан-Баторе. Перед командировкой в Монголию он получил очередную аттестацию. Теперь, когда Сталину пришлось бороться с внутрипартийной оппозицией, а также в связи с тем, что Рокоссовского посылали за границу, упор в аттестации был сделан на политическую благонадежность: «Политически развит хорошо. Крепкий, выдержанный член партии. Несмотря на то, что тов. Рокоссовский в течение ряда лет аттестуется на должность комбрига, но ввиду неблагоприятных обстоятельств остается на должности командира полка. Имеет большой тактический кругозор и с успехом руководит кавбригадой. Будучи чрезвычайно скромным и лишенный всяких карьеристских целей, он безусловно мирится со своим положением. Однако учитывая его боевые заслуги, большой командный стаж, отличное знание дела, крупный тактический кругозор и незаурядные способности — считать его достойным продвижения на должность командира отдельной кавбригады вне очереди и на должность командира кавдивизии в очередном порядке».
Столь же высокую оценку получила деятельность Рокоссовского в Монголии. 18 ноября 1927 года «за успешное выполнение особых заданий во время нахождения в командировке» он был награжден золотыми часами с надписью «От Революционного Военного Совета Сибирского военного округа». После возвращения Рокоссовский получил повышение. Его назначили командиром-комиссаром 5-й отдельной Кубанской кавбригады, дислоцировавшейся в Даурии. Но перед этим, в январе 1929 года, Рокоссовский был командирован в Москву на курсы усовершенствования высшего начальствующего состава (КУВНАС). Занятия на курсах продолжались всего два месяца, и уже в апреле Рокоссовский вернулся в Забайкалье. В это время назревал военный конфликт с Китаем, ставший неизбежным после того, как в июле войска маньчжурского военного губернатора Чжан Цзолина захватили Китайско-Восточную железную дорогу, находившуюся в совместном владении Китая и СССР, и арестовали советских служащих. 17 июля последовал разрыв советско-китайских дипломатических отношений.
Г. И. Хетагуров так вспоминал о боях на КВЖД:
«К началу сентября 1929 года Особая Дальневосточная армия завершила развертывание своих сил. Войска были разделены на две оперативные группы: Приморскую и Забайкальскую. Приморская группа сосредоточивалась на никольско-уссурийском направлении. Забайкальская выдвигалась на чжалайнор-маньчжурское направление… 5-я Отдельная Кубанская кавалерийская бригада, включенная в состав Забайкальской группы, сосредоточилась в поселке Абагайтуевский.
К нам приехал член Реввоенсовета СССР — начальник Политического управления РККА А. С. Бубнов. Выступая перед командным составом бригады, он обратил наше внимание на то, что Советское правительство сделало все, чтобы предотвратить вооруженный конфликт на Дальнем Востоке, однако китайские милитаристы и их союзники белогвардейцы наглеют с каждым днем. Мы и сами это чувствовали, своими глазами видели, как они обстреливали советские пограничные села, убивали мирных жителей, уничтожали скот, срывали уборку урожая.
Терроризированные частыми огневыми налетами, жители станицы Олочинская обратились с письмом к Председателю ЦИК СССР М. И. Калинину, требуя защиты и возмездия. В качестве меры возмездия и был предпринят удар по китайской крепости Шивей (Шивейсян). Наносился он 73-м кавалерийским полком при поддержке моей батареи.
Стояла поздняя дождливая осень. Нам пришлось совершить изнурительный марш по затопленной долине Аргуни. Люди и лошади выбивались из сил. Отсырели дистанционные трубки шрапнелей; по прибытии в станицу Олочинская мы вынуждены были спешно менять в них порох.
Для огневых позиций батареи я облюбовал заросшую гаоляном высотку, чуть правее станицы. Правда, надо было приложить немалые усилия, чтобы затянуть туда пушки. Зато крепость противника была как на ладони. Она представляла собой четырехэтажное сооружение, увенчанное наблюдательной вышкой. На каждом из этажей виднелись пулеметные амбразуры. Обнаружили мы и бомбометную батарею.
— Велик ли гарнизон крепости? — спросил я начальника нашей погранзаставы.
— В недалеком прошлом не превышал взвода, но в последние дни увеличился, наверное, до батальона: в крепость проследовало несколько конных и пеших отрядов.