К сожалению, надо заканчивать, и я прошу Вас, уважаемый господин асессор, простить меня за плохой почерк. Я сейчас слишком нервничаю. День за днем мы с 8 часов утра до 5 часов вечера находимся под сильнейшим артиллерийским огнем. Со временем это может испортить даже самые крепкие нервы. За обе посылки, которые Вы, господин асессор, были так добры послать мне, выражаю Вам и Вашей дражайшей супруге самую сердечную благодарность. Я часто вспоминаю Мюнхен, и у каждого из нас только одно желание: чтобы как можно быстрее рассчитаться с этими бандитами, чего бы это ни стоило, и чтобы те из нас, кому повезет снова вернуться на родину, увидели ее очищенной от всякой иноземщины, чтобы благодаря тем жертвам и страданиям, которые сотни тысяч из нас испытывают каждый день, и тем рекам крови, которые проливаются в борьбе с международным заговором врагов, мы не только разбили внешних врагов Германии, но чтобы рухнул и внутренний интернационализм. Это важнее, чем любые завоевания территории. Все начнется с Австрии, как я всегда говорил».
Здесь звучит не только гордость военными успехами, но и искреннее сострадание к погибшим и раненым товарищам. У Гитлера была вполне понятная ненависть к своим противникам, свойственная только что вышедшим из боя солдатам. Но у него уже тогда отчетливо проявлялась ксенофобия, вылившаяся в стремление очистить Германию от «иноземцев» (в Германию он уже в ту пору включал Австрию).
Насчет потерь 16-го Баварского пехотного полка существуют данные официальных донесений. Согласно официальному списку потерь, 29 октября 1914 года, в день «крещения огнем», в полку погибло 349 человек, а в период с 30 октября по 24 ноября 1914 года — еще 373 человека (основная часть — в начале октября и в начале ноября, в период наиболее интенсивных боев). С учетом того, что раненых было, вероятно, примерно втрое больше, в строю к концу ноября действительно могло остаться около 600 человек. Так что приводимые Гитлером данные надо признать весьма точными. Всего же за войну 16-й полк потерял погибшими 3754 солдата, унтер-офицера и офицера.
Характерно, что в письме Гитлера Эрнсту Хеппу тезис кайзеровской пропаганды о международном заговоре против Германии переживается вполне искренне, и сам собой напрашивается вывод о необходимости параллельно расправиться с «врагом внутренним» — интернационализмом. Тем самым как бы предвосхищается родившаяся в 1918 году легенда «об ударе кинжалом в спину» — о том, что именно «подрывная деятельность» социал-демократов привела к краху фронта и поражению Германии. Самое же интересное то, что в этом письме уже в сжатом виде содержится программа будущей германской экспансии, на случай поражения, которую надо будет начать с Австрии. Как хорошо известно, именно аншлюс Австрии стал первой аннексией Гитлера — прелюдией ко Второй мировой войне. И что еще весьма любопытно: англичан, «расово близкий» германскому народ, будущий фюрер по-простому именовал бандитами. Подобное чувство заставляет усомниться в реальности комбинаций англо-германского союза, которые рейхсканцлеру Гитлеру потом приписывали как основополагающую идею нацистской внешней политики. Скорее это были чисто пропагандистски-дипломатические маневры.
Письмо Хеппу опровергает также широко распространенное мнение, что только в 1919 году Гитлер ощутил политическую деятельность как свое призвание. Уже в этом письме мы совсем не видим художника, зато видим политика-экстремиста с определенной программой действий.
И еще. Судя по описанию своего первого боя, Гитлер в нем непременно должен был убить кого-то из неприятельских солдат, и, скорее всего, не одного. Вероятно, кого-то он убил и в последующих боях — всего таких боев на счету Гитлера было более 30. Зато после Первой мировой войны глава Национал-социалистической рабочей партии Германии и фюрер германского народа своими руками больше не убил ни единого человека, предпочитая уничтожать миллионы людей одним росчерком пера.
О своих первых боях Гитлер 3 декабря 1914 года писал также Й. Поппу: «Мне присвоили ефрейтора, и я словно чудом остался жив, а после трехдневного отдыха все началось сначала. Мы воевали в Мессине, а потом в Витшете. Там мы еще дважды ходили в атаку, но на этот раз было тяжелее. В моей роте осталось 42 человека, а во 2-й — 17. Сейчас пришел транспорт с пополнением всего 1200 человек. Меня уже после второго боя представили к Железному кресту. Но командира роты в тот же день тяжело ранило, и все спустили на тормозах. Зато я попал ординарцем в штаб. С тех пор я, можно сказать, каждый день рискую жизнью и смотрю смерти в глаза. Подполковник Энгельхардт затем уже сам представил меня к Железному кресту. Но в тот же день и он был тяжело ранен. Это был уже наш второй командир полка, так как первый (Лист, имя которого получил полк. — Б. С.) погиб уже на третий день. На этот раз меня опять представил адъютант Айхельсдёрфер, и вчера, 2 декабря, я все-таки получил Железный крест. Это был самый счастливый день в моей жизни. Почти все мои товарищи, которые тоже заслужили его, погибли. Прошу Вас, дорогой господин Попп, сохранить газету, где написано о награждении. Мне хотелось бы, если Господь Бог оставит меня в живых, сохранить ее на память... Я часто вспоминаю о Мюнхене и особенно о Вас, дорогой господин Попп... Иногда я так тоскую по дому».
В тот момент Гитлер, несомненно, верил в Бога, как и большинство солдат, которые на фронте ежедневно подвергаются смертельной опасности. И то. что, пробыв четыре года на фронте, уцелел, он приписал собственной богоизбранности. Провидение, думал Гитлер, сохранило его для великих дел. А два своих военных отпуска он проводил в Шпитале — «родовом гнезде» Гитлеров. Веру в Бога Гитлер сохранил и в дальнейшем. Только это был не христианский всепрощающий и жертвенный Бог, а языческое Провидение, отмечающее своей печатью сильных и равнодушное и даже враждебное к слабым.
Военное прошлое навсегда осталось для фюрера символом героического в его жизни. В книге «Моя борьба» Гитлер писал: «Добровольцы из полка имени Листа, может быть, и не умели воевать, но умирать они умели как старые солдаты. Это было только началом. Потом год шел за годом. Романтику первых боев сменили суровые военные будни. Энтузиазм постепенно охладел, и безудержный восторг сменился страхом смерти. Настало время, когда в каждом боролись инстинкт самосохранения и чувство долга. Такая борьба происходила и во мне... Зимой 1915/16 года эта борьба закончилась. Безоговорочную победу в ней одержала воля. Если в первые дни я мог ходить в атаки со смехом и восторгом, то теперь я был полон спокойствия и решимости. И это осталось навсегда... Юный доброволец превратился в опытного солдата».
Гитлер был хорошим солдатом. Уже 1 ноября 1914 года ему присвоили звание ефрейтора. В этом же месяце он был переведен в штаб полка связным. Здесь Гитлер служил до октября 1915 года, когда его перевели связным командира 3-й роты 16-го полка. 5 октября 1916 года во время битвы на Сомме Гитлер под Ле-Баргюром был ранен в бедро и почти три месяца провел в лазарете в Белитце, под Берлином. 17 сентября 1917 года за героизм, проявленный в боях во Фландрии, ефрейтор Гитлер был награжден крестом за военные заслуги с мечами 3-й степени. 9 мая 1918 года последовала новая награда — полковой диплом за выдающуюся храбрость в сражении при Фонтене. 4 августа 1918 года за участие во втором сражении на Марне — последнем германском наступлении в Первой мировой войне — Гитлер удостоился своей высшей награды — Железного креста 1-й степени. Этот орден солдатам и унтер-офицерам жаловался весьма редко, так что ефрейтор должен был совершить нечто весьма выдающееся, чтобы заслужить его. 25 августа 1918 года Гитлер получил свою последнюю награду — знак служебного отличия. А 15 октября 1918 года перенес тяжелое отравление газами под Ла-Монтенем, и его участие в войне закончилось. Вплоть до 19 ноября он провалялся в прусском тыловом лазарете в Пазевальке, где на время даже потерял зрение. В дальнейшем был определен в 7-ю роту 1-го запасного батальона 2-го Баварского пехотного полка.