Вольф Мессинг - читать онлайн книгу. Автор: Борис Соколов cтр.№ 31

Страница

Михаил Михалков был фантазером не хуже самого Мессинга, который имел свойство буквально притягивать к себе фантазеров самого разного рода. И Михаил Владимирович придумал себе боевую фронтовую биографию. Будто бы до войны он окончил школу пограничников, затем служил в Особом отделе Юго-Западного фронта, под Киевом в сентябре 1941 года попал в плен, бежал, затем работал разведчиком-нелегалом под маской капитана (гауптштурмфюрера) войск СС, а в феврале 1945 года вернулся к своим через линию фронта. Затем был несправедливо осужден по обвинению в шпионаже в пользу Германии, провел пять лет в тюрьмах и лагерях и только в 1956 году был реабилитирован. Правда, по утверждению милейшего Михаила Владимировича, службу он проходил в дивизии СС «Великая Германия», которая сроду к войскам СС не относилась, и человек, действительно служивший в этой дивизии, да еще офицером, такой ошибки никогда бы не допустил. Однако среди советских военачальников и последующих историков войны почему-то укоренилось мнение, что дивизия «Великая Германия» принадлежала к войскам СС, вот Михаил Михалков и повторил расхожее мнение, не соответствующее истине. Надеюсь, читатели уже поняли, что никаким разведчиком-нелегалом он не был и в войсках СС никогда не служил. Единственные факты его биографии, соответствующие истине — это то, что он был в плену, а потом в советской тюрьме. Если ему и пришлось служить немцам, то, возможно, только в качестве «добровольного помощника» (хи-ви), которых набирали в вермахт и войска СС на Восточном фронте из числа добровольцев-военнопленных для замещения нестроевых должностей. История же про разведчика-нелегала, работавшего под маской офицера СС — это расхожий сюжет советского тюремного фольклора. Мне уже доводилось заниматься делом одного такого героя-самозванца — художника-мультипликатора Авенира Михайловича Хускивадзе, героя книги израильского историка Арона Шнеера «Перчатки без пальцев и драный цилиндр». Он тоже утверждал, что был разведчиком-нелегалом в Германии, причем еще со времени гражданской войны в Испании, дослужился до штурмбанфюрера и майора войск СС, а после войны был резидентом советской разведки во Франции. В реальной же биографии Хускивадзе были только немецкий плен и послевоенный ГУЛАГ, в котором и родилась легенда о разведчике-штурмбанфюрере.

Следует подчеркнуть, что сюжет с обманутым железнодорожным контролером, в свою очередь, является очень распространенным в фольклоре гипнотизеров. Столь же фольклорен и эпизод с «воскрешением» Мессинга в Берлине, изложенный в мемуарах: «Берлин… Много позже я полюбил этот своеобразный, чуть сумрачный город. Конечно, я имею в виду довоенный Берлин; в последние десятилетия я не был в нем. А тогда, в мой первый приезд, он не мог не ошеломить меня, не потрясти своей огромностью, людностью, шумом и абсолютным, как казалось, равнодушием ко мне… Я знал, что на Драгун-штрассе (правильнее — Драгонштрассе. — Б. С.) останавливаются люди, приезжавшие из нашего городка, и нашел эту улицу. Вскоре я устроился посыльным в доме приезжих. Носил вещи, пакеты, мыл посуду, чистил обувь.

Это были, пожалуй, самые трудные дни в моей нелегкой жизни. Конечно, голодать я умел и до этого, и поэтому хлеб, зарабатываемый своим трудом, был особенно сладок. Но уж очень мало было этого хлеба! Все кончилось бы, вероятно, весьма трагически, если бы не случай…

Однажды меня послали с пакетом в один из пригородов. Это случилось примерно на пятый месяц после того, как я ушел из дома. Прямо на берлинской мостовой я упал в голодном обмороке. Привезли в больницу. Обморок не проходит. Пульса нет, дыхания нет… Тело холодное… Особенно это никого не взволновало и никого не беспокоило. Перенесли меня в морг… И могли бы легко похоронить в общей могиле, если бы какой-то студент не заметил, что сердце у меня все-таки бьется. Почти неуловимо, очень редко, но бьется…

Привел меня в сознание на третьи сутки профессор Абель. Это был талантливый психиатр и невропатолог, пользовавшийся известностью в своих кругах. Ему было лет 45. Был он невысокого роста. Помню хорошо его полное лицо с внимательными глазами, обрамленное пышными бакенбардами. Видимо, ему я обязан не только жизнью, но и открытием своих способностей и их развитием.

Абель объяснил мне, что я находился в состоянии летаргии, вызванной малокровием, истощением, нервными потрясениями. Его очень удивила открывавшаяся у меня способность полностью управлять своим организмом. От него я впервые услышал слово “медиум”. Он сказал:

— Вы — удивительный медиум…

Тогда я еще не знал значения этого слова. Абель начал ставить со мной опыты. Прежде всего он старался привить мне чувство уверенности в себе, в свои силы. Он сказал, что я могу приказать себе все, что только мне захочется.

Вместе со своим другом и коллегой профессором-психиатром Шмиттом Абель проводил со мной опыты внушения. Жена Шмитта отдавала мне мысленные приказания, я выполнял их. Эта дама, я даже не помню ее имени, была моим первым индуктором.

Первый опыт был таким. В печку спрятали серебряную монету, но достать я должен был ее не через дверцу, а выломав молотком один кафель в стенке. Это было задумано специально, чтобы не было сомнений в том, что я принял мысленно приказ, а не догадался о нем. И мне пришлось взять молоток, разбить кафель и достать через образовавшееся отверстие монету.

Мне кажется, с этих людей, с улыбки Абеля начала мне улыбаться жизнь. Абель познакомил меня и с первым моим импресарио господином Цельмейстером.

Это был очень высокий, стройный и красивый мужчина лет 35 от роду — представительность не менее важная сторона в работе импресарио, чем талантливость его подопечных актеров. Господин Цельмейстер любил повторять фразу: “Надо работать и жить!..” Понимал он ее своеобразно. Обязанность работать он предоставлял своим подопечным. Себе он оставлял право жить, понимаемое весьма узко. Он любил хороший стол, марочные вина, красивых женщин… И имел все это в течение длительного ряда лет за мой счет. Он сразу же продал меня в берлинский паноптикум. Еженедельно в пятницу утром, до того как раскрывались ворота паноптикума, я ложился в хрустальный гроб и приводил себя в каталептическое состояние. Я буду дальше говорить об этом состоянии, сейчас же ограничусь сообщением, что в течение трех суток — с утра до вечера — я должен был лежать совершенно неподвижно. И по внешнему виду меня нельзя было отличить от покойника.

Берлинский паноптикум был своеобразным зрелищным предприятием: в нем демонстрировались живые экспонаты. Попав туда в первый раз, я сам попросту испугался. В одном помещении стояли сросшиеся боками девушки-сестры. Они перебрасывались веселыми и не всегда невинными шутками с проходившими мимо молодыми людьми. В другом помещении стояла толстая женщина, обнаженная до пояса, с огромной пышной бородой. Кое-кому из публики разрешалось подергать за эту бороду, чтобы убедиться в ее естественном происхождении. В третьем помещении сидел безрукий в трусиках, умевший удивительно ловко одними ногами тасовать и сдавать игральные карты, сворачивать самокрутку или козью ножку, зажигать спичку. Около него всегда стояла толпа зевак. Удивительно ловко он также рисовал ногами. Цветными карандашами он набрасывал портреты желающих, и эти рисунки приносили ему дополнительный заработок… А в четвертом павильоне три дня в неделю лежал на грани жизни и смерти “чудо-мальчик” Вольф Мессинг.

Страница