Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова | А. Солнцев-Засекин | страница 39 | LoveRead.ec

Государь поздравил Корнилова с геройским побегом из плена, сказал, что скоро надеется увидеть его генералом от инфантерии и командующим армией, а «пока» поздравляет его командиром корпуса (до пленения Корнилов командовал дивизией). Государь предложил Корнилову двухмесячный отпуск для поправления здоровья, но Корнилов отказался, сказав, что хотел бы скорее вернуться на фронт и просить лишь о двухнедельном отпуске, чтобы повидаться с семьей.

Семья Корнилова жила в то время, как я говорил уже выше, в Ессентуках. Случилось так, что отчаянное письмо, посланное Корниловым из плена через офицера-инвалида, было получено почти одновременно с побегом Корнилова, так как этому офицеру пришлось долго ожидать своей очереди на возвращение в Россию вследствие большого скопления инвалидов.

Получив письмо Корнилова, его жена и дочь, страшно встревоженные, выехали в Петербург, чтобы немедленно начать хлопотать о его обмене. Проездом они остановились в Москве, чтобы обратиться за содействием к близким знакомым, жившим здесь. Когда они зашли к этим знакомым, те осыпали их поздравлениями и на их недоумевающий вопрос показали им телеграмму в «Новом времени», корреспондент которого в Рени, профессор Вергун, сообщал о прибытии Корнилова в Румынию.

Обрадованные жена и дочь Корнилова в тот же день выехали в Петербург, надеясь получить в Главном штабе более точные известия и муже и отце. «Нам ничего не известно, – ответил им на вопрос о Корнилове дежурный генерал Главного штаба Архангельский^[77], – вероятно, сообщение о побеге из плена только вымысел «Нового времени»… Обескураженные, вернулись Корниловы в гостиницу, где они остановились.

На следующий день должно было исполниться, кажется, 16 лет дочери Корнилова Наталье Лавровне, но не праздничное настроение было и у новорожденной, и у ее матери. Но рано утром, когда Корниловы еще не оделись, номерной просунул им телеграмму. «Поздравляю с днем рождения. Жалею, что не успею приехать к нему», – телеграфировал дочери из Ставки отец. В телеграмме не был указан день приезда, и жена, и дочь не могли встретить Корнилова на вокзале.

Он был встречен на нем великой княгиней Викторией Федоровной^[78], бывшей председательницей комитетов помощи инвалидам, возвращающимся из плена и бежавшим из плена. Узнав, что Корнилова должна дожидаться с нетерпением его семья, великая княгиня сказала ему:

– Я знаю, что государыня очень хотела бы скорее увидеться с вами и расспросить вас лично, но я извинюсь перед нею за вас, и она не будет недовольна, если я предложу вам свой автомобиль, чтобы вы сперва могли скорее навестить свою семью…

Через полчаса Корнилов обнимал своих жену и дочь. Его Одиссея окончилась… Мы все знаем, надолго ли…

Я кончаю… Я знаю, что в моем рассказе много длиннот и вместе с тем много недосказано или не сказано вовсе: трудно говорить о событиях, которые еще так близки и еще не улеглись спокойно в сознании, еще труднее писать о людях, которые были близки, но с каждым днем забываешь все больше подробностей, и из двух зол приходится выбирать меньшее. Притом мне пришлось и видеть, и слышать больше, чем многим. Сейчас я могу еще ручаться, что, цитируя на память чужие слова и мнения, я если не всегда могу передать их смысл дословно, то всегда сохраняю их точный и прямой смысл. Смогу ли я не изменить его ни в чем, если буду откладывать мои воспоминания до того времени, когда ко всему виденному и пережитому, смогу относиться спокойнее и, быть может, объективнее, я не знаю. Мне приходилось неоднократно слышать выражения затаенных мнений и взглядов людей, которые – как Корнилов – войдут в историю, слышать не с официальной трибуны, с которой не все и не всегда можно и уместно сказать и которая всегда накладывает на самого искреннего оратора какой-то неуловимый штамп, а слышать в условиях и обстановке спора и простой дружеской беседы…

Мне кажется, что для правильного понимания личности всякого исторического деятеля это едва ли не наиболее ценный материал, и те, кому, как мне, выпала на долю возможность сохранить его для будущего историка, должны это сделать.

Наконец, я, может быть, более чем кто-нибудь другой знаком с одним из самых малоизвестных периодов жизни человека, который совершил в жизни не один подвиг, а вся жизнь которого была одним подвигом, одной жертвой за Родину.

Человек этот не всегда и не во всем был согласен со мною; даже более того, мы расходились с ним во взглядах на самые главные вопросы, которые нам ставила жизнь. Многие его действия [я] считал ошибочными, как, быть может, он – мои. Передавая его взгляды и мнения, я не проповедую этим своих собственных, так как я не согласен с очень многими из них…

Но теперь, когда так распространено нелепое стремление наклеить если не на каждого человека, то на каждого общественного деятеля какой-нибудь партийный ярлык таких внушительных размеров, что под ним совершенно не видно внутренней сущности человека, как будто она вся исчерпана этим ярлыком, и для каждой политической группировки есть свой и шаблон, и своя мерка, мне хотелось хотя бы несколько помочь выяснению личности человека во всяком случае не шаблонного и не укладывающегося в готовые партийные мерки.

Мне хотелось описать ту среду, в которой в этот человек жил и действовал в то время, как нас столкнула впервые судьба, описать внешнюю историю его жизни этого периода и тех людей и те настроения, которые окружали его. Короче, картину быта русской армии в австро-германском плену.

Я знаю, что все это – задачи невозможные для современника и участника каких-либо событий, неизбежно видящего лишь часть истины. Но ту часть истины, которую я знаю, я открываю всю.

Может быть, мне было психологически невозможно избежать всегда выражения моих личных взглядов, убеждений, привязанностей, симпатий и антипатий, но мне кажется, что я ни разу не нарушил из-за них ни истины, ни беспристрастности.

Полковник князь А. Солнцев-Засекин, бывший член Главного комитета и исполняющий должность помощника председателя Союза Корниловских организаций

Прага, 14 апреля 1925 г.

Приложение

Генерал Лавр Георгиевич Корнилов
Статья из «Военного сборника Общества ревнителей военных знаний», Книга 1, Белград, 1921 г.

«Истинный сын народа Русского всегда погибает на своем посту и несет в жертву Родине самое большое, что он имеет, – свою жизнь».

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию