– Да перестаньте вы его пиарить! – отмахнулась Ева
и улыбнулась лучисто. – Дайте я лучше вас поцелую.
И она, легонько обняв Петра за шею, чмокнула его в щеку.
Именно чмокнула, бесстрастно, сухо, вскользь, а не как обычно – горячо, влажно,
завлекающе. А оторвав губы от его лица, с улыбкой посмотрела ему в глаза и тихо
сказала:
– Я отпускаю тебя, Петенька.
И он почему-то сразу понял, что она имеет в виду. А Ева,
видя, что он понимает, добавила:
– Больше я тебя не потревожу. Я начинаю новую
жизнь… – Ее улыбка немного притухла, но стала нежнее. Ева бросила взгляд
за спину Петра, где у фонарного столба стоял высокий черноволосый мужчина в
распахнутой куртке, и, кивнув ему, закончила фразу: – С ним!
Петр обернулся и увидел Батыра. Парень ждал Еву, держа в
одной руке огромный букет белых лилий, а в другой небольшой чемодан с вещами –
похоже, этот чемодан был единственной его собственностью.
– Правильный выбор, – одобрил ее решение Петр и,
сжав на прощание Евины пальчики, заторопился к своей машине.
– Куда вы убегаете, Петр? – окликнула его
Ева. – Поедемте с нами. Закатимся в какой-нибудь крутой ресторан, отпразднуем
мое освобождение…
Петр отрицательно мотнул головой и зашагал к «Пежо» так
быстро, будто хотел нагнать потерянное время!
Аня
Вещи были собраны. Документы с деньгами положены в сумку.
Данилкины справки и намордник найдены. Записка написана («Прощай!») и
прикреплена к зеркалу в спальне. Но Аня все сидела на кровати, теребя край
подушки и тяжело вздыхая. Она не знала, как поступить. Вернее, знала, что надо
уходить, немедленно уходить, потому что столь долгое отсутствие Петра говорит
лишь об одном – он с Евой, ибо в такой час ему больше быть негде; но никак не
могла решиться на это. Ее раздирали противоречия. С одной стороны, она любила
мужа и хотела прожить с ним всю жизнь, но с другой, если ее не любят и не
хотят, что это за жизнь? Вот и мучилась Аня, не зная, как поступить: либо
остаться и примириться с унизительной действительностью, либо уйти и гордо
страдать в одиночестве…
Аня покосилась на часы, на которых было начало двенадцатого,
и снова вздохнула. Она презирала себя за нерешительность, мягкотелость,
трусость, но все тянула и тянула с решением. Измучив себя окончательно, Аня
взяла с тумбочки бабулин дневник. Она иногда использовала его в качестве
советчика (это мать научила ее «гадать» по книгам – она использовала для этого
сборник японской поэзии). Открывала наугад, наобум выбирала строчку и, прочитав
ее, принимала решение. Вот и теперь Аня решила обратиться к помощи дневника. С
зажмуренными глазами она раскрыла тетрадь, провела пальцем по странице и,
уперев подушечку в одну строку, разлепила веки.
«У меня было море мужчин», – прочитала Аня и подумала:
«Это не про меня, а раз так, то на совет бабули надеяться не стоит…» Но все же
решила для верности дочитать отрывок до конца и вот что увидела:
«… Некоторых из них я любила, кого-то уважала, многих лишь
терпела, но всех бросала, ни на миг не сомневаясь в правильности такого
поступка и не сожалея о содеянном. И лишь один разрыв едва не разорвал мое
сердце! Когда я бросила Сережу, думала, что умру. Я страдала долгие годы,
изводя себя тем, что пошла по самому легкому пути. Я отвергла его, потому что
так подсказывал мне разум (и намекал господь, послав нам в наказание больного
ребенка), а надо было слушать сердце. И бороться за свою любовь! До конца
бороться даже в том случае, если она, как наша, было противоестественной,
неправильной… и даже проклятой… Любовь того стоит!»
Аня оторвала затуманившийся от слез взгляд от расплывающихся
строчек и прошептала: «За любовь надо бороться, она того стоит!» Потом,
захлопнув дневник, порывисто встала и начала вышвыривать вещи из чемодана. За
этим занятием ее застал отец.
– Ты что делаешь? – спросил он, посмотрев на груду
сваленной на полу одежды.
– Борюсь! – возбужденно выкрикнула Аня, продолжая
опорожнять чемодан. – За свою любовь!
– То есть, как я понимаю, мы остаемся?
– Да!
– Вот это правильно, – расплылся в улыбке Сергей и
стал собирать вещи с пола и аккуратно складывать их на кресло. А Аня, швырнув
пустой чемодан в шкаф, сорвала с зеркала записку и разорвала ее на мелкие
клочки. Когда бумажное «конфетти» рассыпалось по комнате, из прихожей донесся
радостный лай Данилки, и Сергей воскликнул: – Петр вернулся!
Аня и сама это поняла, но вместо радости испытала тревогу.
Она не знала, как вести себя с ним (а уж как за любовь бороться – и подавно!),
поэтому, вместо того чтобы выбежать из комнаты навстречу мужу, села на кровать
и застыла. Петра встречать вышел Сергей.
– Что с твоим телефоном? – услышала она голос
отца. – Весь день до тебя дозвониться не мог…
– Отрубил, когда был у прокурора, а потом забыл
включить, – донесся до нее ответ, и сердце екнуло при звуках родного
голоса. – А где Анюта?
– В спальне.
– Спит?
– Нет, тебя ждет…
– Анюта! – зычно позвал ее Петр. – Иди сюда,
у меня для тебя сюрприз! – И более тихим голосом добавил, обращаясь к
Сергею: – Три часа по Москве мотался, пока нашел, вот и задержался так…
Услышав это, Аня вскочила с кровати и бросилась из комнаты.
Выбежав в прихожую, она увидела мужа, стоящего у приоткрытой двери. Лицо его
раскраснелось от мороза, в волосах поблескивала влага от растаявших снежинок, а
на губах блуждала такая счастливая улыбка, что Аня не сдержалась и радостно
рассмеялась. В ответ на ее смех Петр крикнул: «Сюрприз!» и, выбежав за дверь,
втащил в прихожую большую, пушистую, дивно пахнущую хвоей живую ель.
– Ты всегда просила, – сказал он и, кряхтя от
натуги, стал елку поднимать. – Но я был против, потому что от нее одни
иголки, а искусственные сейчас такие роскошные, уже с игрушками и
огнями… – Петр поставил-таки ель, она оказалась выше его, и, удерживая ее
за ствол, гордо сказал: – Три часа искал! Елочные базары уже не работают – ночь
на дворе, в супермаркетах такое не продают, пришлось на склад ехать, сторожа
будить и покупать, что называется, из-под полы… – Он тряхнул елью, и ее
пышные ветки задрожали, разнося по прихожей свой смолянисто-хвойный
аромат. – Красавица, а?
Аня молча кивнула.
– Я и игрушки купил, и гирлянды, – похвалился
Петр. – А еще вот что… – Он кивнул тестю: – Подержите,
пожалуйста. – Когда Сергей взялся за ствол, Петр поднял с пола огромный
пакет и вытряхнул из него красные шапочки, отороченные белым мехом. – Это
для нас с Сергеем Георгиевичем, а для тебя костюм Снегурочки…
– И у меня для тебя тоже кое-что есть, – тихо
сказал Аня и, подойдя к мужу, шепнула ему на ухо то, о чем все время мечтала
сказать.
Эпилог
Через восемь с половиной месяцев Аня родила близнецов.
Девочку и мальчика. Девочка появилась на свет на пятнадцать минут раньше брата,
сразу дав всем понять, что и по жизни будет первой. Розовенькая, светловолосая,
голубоглазая, с ротиком бубликом и «кудрявыми» ушками, она сразу очаровала и
родителей, и бабушек-дедушек, и персонал роддома. Аня назвала ее Элеонорой, и
Петр не спорил. Тем более что мальчику имя дал он. Голенастый, смуглый,
большеглазый, с воинственным пепельным хохолком, он уродился в моисеевскую
породу, и Петр назвал его Алексеем в честь своего отца.