С неба, синего, как лепестки энна-сэ, весеннего одеяния цветка цветков, спустился бог. Он был незнакомый, огромный, гневливый: жег лес и губил цветы. Сэа увидела бога первой, старательно раскрасила ладони, попросила у цветка энна новую накидку. Конечно, она еще не шаман. Но бог пришел, а ведь в дни цветения энна-ло пели: иногда с неба спускается сын звезды, чтобы выбрать подругу в срединном мире. И нельзя его не встретить, и нельзя не выслушать, если тебе дано видение и если ты знаешь: гнев опалил мир.
Сэа вышла на край обожженного поля. Маленькая, тонкая, в сине-золотой цветочной накидке, скрывающей её до самых колен. Сэа протянула к богу ладони, чтобы показать их узор и начать беседу.
Стало темно. Больно. Пусто.
Мир ужасно, невозможно вывернулся. Сделался твердым и холодным. В нем не осталось света солнца и запаха леса. В нем прочный и теплый бархат цветка энна-ло увял, сморщился и рассыпался в пыль. А ведь накидки обычно носили весь сезон дождей! Сэа звала богов и пробовала во сне окликнуть отца – но мир молчал, словно вымер он весь… Только гремели мертвым каменным обвалом какие-то незнакомые звуки.
– Геном тот самый. Это шен, пусть и выглядит она самой тупой из тупых зверушек. Хей, безмозглая! Жри хавку. Жми на кнопку и жри.
– Может, внести ей в сознание основы речи?
– Чтобы она потом нас же и заложила? Их мирок заповедный, не забывай. Кто поверит, что эта дура – туристка и оттуда свалила по своей воле? Довезем, используем как ключ, и все дела.
– Кажется, есть риск не довезти.
– А ты не корчи из себя ученого. Кажется, нам лететь осталось пять условных дней до малого габ-пирса. Подумай лучше, под какую скотину будем ее маскировать, если нас досмотрят.
Ужасный обрезок гиблого мира – с прямыми, уродливо гладкими сторонами, замыкал пространство вокруг Сэа. Он не шумел ветром, но иной звук был постоянным: нехороший, чужой, он мешал спать. В гладком окружении порой проступали выросты и вмятины, Сэа находила воду и еду, но это была насмешка темных богов нижнего, донного мира. Вода не питала, пища отравляла. Дети энна – часть своего мира, и без него не могут сберечь неизменность, а с ней и себя самих. Сэа умирала медленно, страшно. Безнадежно. Она звала верхних богов и просила о помощи. Теряла сознание, чтобы очнуться со следами укусов на теле и знать: её кровь пили духи мрака. Её кровь, а значит – и душу. Сил становилось все меньше. Надежда умерла, и маленькая дочь цветов энна лежала серая, сухая. Кожа обтягивала кости, и не было более ничего в этом теле, истерзанном муками души и плоти – только отчаяние. Ей не дали умереть в родном лесу. Значит, не будет и возрождения. Значит, не будет в роду энна нового шамана. Никто не пойдет в верхний мир, никто не поговорит с богами и не объяснит роду, как избежать бед. Сэа гасла, и с ней умирала связь неизменных энна с их новой родиной, созданной шенами, древними, мудрыми – и покинувшими универсум невозвратно…
– Сдохла вроде, – грохотало и отражалось от гладких стен. – Не надо было ее в грубую отрубать на время досмотра.
– Реанимируй, на кой ты здесь и за что тебе обещана доля? Мы на финальном курсе, прыгаем. Осталось-то тьфу, сущие пустяки по времени.
– Что мы знаем о них? Я ввел питательный раствор. Отторгает. Может, повернем назад и возьмем еще кого?
– Прореху в наблюдении мы оплатили ровно одну. Нет, надо эту куклу дотащить до места, хоть в стазисе, хоть в коме, хоть еще как. Дохлая, она может быть без пользы.
Смерть раскрыла лепестки черного цветка, отороченного багровым пухом нижнего, огненно-страшного мира. С тычинок взлетела и повисла облаком радуги пыльца верхнего мира. Душа, трепетная бабочка, выпорхнула из груди и полетела в холод, где нет ей спасения. Сэа последний раз окликнула богов, ведь сейчас, на грани миров, они просто обязаны слушать смертных и даровать если не спасение, то проводника!
Но стало окончательно темно, лед заплел узором нечувствительности хрупкие крылья, бесконечное падение во мрак превратило междумирье в тоннель, над которым едва теплилась последняя искра света…
Отчаяние заметили, когда возникла рядом с кораблем, вышедшим из прыжка, Шенза – мертвая, как и бабочка души в лютой стуже универсума. Каменный шар с давно угасшим сердцем недр. Плотно свалявшийся ком прошлого, угасшего и невозвратного.
Корабль доставил к месту обыкновенных гробокопателей, таких хоть одна команда, но найдется в самом благополучном взрослом универсуме. Вот она и набралась – знаний, наглости и жажды чужих тайн, конвертируемых в свою, личного пользования, роскошь.
– Что за дрянь? – буркнул один из голосов по общей связи. – У нас перерасход окислителя, а куда делась вся прорва энергии в накопителях, вообще без понятия. Идем на аварийную.
– Нет резерва, – включился в быструю перекличку новый тревожный голос.
– Врубаю сигнал бедствия.
– Идиот, надо избавиться от куклы, – заорал самый предусмотрительный. – Затереть следы.
– Я почищу маршрутный журнал, – пообещал еще один разумный обитатель универсума.
– Удаляю данные исследований генома, – добавил следующий. И завизжал.
Он первым увидел того, кто вызвал перерасход окислителя. И первым отбыл в междумирье, где жадно ждал смерти черный цветок с багровой оторочкой лепестков.
Когда Сэа попросила себе наряд у цветка энна, к теплому бархату лепестков прильнуло, спряталось, всего одно семечко. Случайное. Чтобы прорасти и дать надежду дочери шамана, оно нуждалось в органике. Быстрее всего питательная среда создавалась из крови: по крайней мере именно такое мнение сложилось у того, кто прибыл на корабль. Он плохо помнил себя – полумертвого, заспавшегося. Он едва ли сознавал смысл собственных действий и механически исполнял необходимое. Он отделил от себя немало и тоже отдал для дела – без жалости.
Наконец, спасательная капсула унесла живой цветок и спящее без надежды на пробуждение тело Сэа. Жизнь не вернулась туда, где не было ей годного дома – тела, важного в срединном мире. Но бабочка души очнулась, едва попала в родной лес. И дар шаманов среди детей энна не иссяк.
Двадцать циклов спустя люди универсума, они были из службы безопасности габ-системы, посетили заповедный мир детей энна. Все так же росли там леса и раскрывали лепестки навстречу рассвету цветы – самые диковинные и прекрасные на весь универсум. Но не было ни следа людей энна, не было и их синих цветов, таких огромных, что лепестки служили одеждой и позволяли плыть по воде – как в лодке…
Конечно же, душа Сэа знала, куда увести род – ведь она принадлежала при жизни дочери шамана, и она говорила с богами в междумирье.
Может быть, Сплетник Зу кое-что мог бы сказать о дальнейшем пути людей энна: он пребывал во многих реальностях и всюду искал занятные, уникальные души. Но отдал он лишь это видение, сотканное из нескольких обрывков воспоминаний и легенд.
Помнил ли хоть что о событиях прошлого тот, кто проснулся и пришел на корабль, чтобы доставить душу Сэа в привычный ей мир? Нет. Он исчерпал себя и впал в небытие. А люди универсума, взрослые и разумные, нашли двадцать три тела. Установили без ошибки убийцу. И совершили суд, опираясь на факты, а вовсе не на сны, легенды и домыслы…