– Да как все. И вообще, и в частности.
– По-дурацки у нас с тобой получилось.
– Наоборот! Самым прекрасным образом.
– По-деловому, ты хочешь сказать?
– Да. По-деловому.
– А чего же тут прекрасного?
– Без последствий. Это ведь самое главное, диар Феликс, чтобы не было никаких последствий. Ну, иди, иди, не отсвечивай здесь.
Феликс понуро поворачивается к двери, берет авоську и вдруг спохватывается.
– Слушай, Наталья, – говорит он. – У меня же к тебе огромная просьба!
– Так бы и говорил с самого начала.
– Да нет, клянусь, я как тебя увидел – все из головы вылетело. Это я только сейчас вспомнил. У тебя на курсе есть такой Сеня… собственно, не Сеня, а Семен Семенович Долгополов.
– Ну, знаю я его. Лысый такой, из Гортранса. Очень тупой.
– Святые слова! Лысый, тупой и из Гортранса. И еще у него гипертония и зять-пьяница. А ему нужна справка об окончании ваших курсов. Вот так нужна, у него от этого командировка зависит за бугор. Сделай ему зачет, ради Христа. Ты его уже два раза проваливала.
– Три.
– Три? Ну, значит, он мне наврал. Постеснялся. Да пожалей ты его, что тебе стоит? Он говорит, что ты его невзлюбила. А за что? Он жалкий, невредный человечек. Ну, что ты так смотришь, как ледяная? Что он тебе сделал?
– Он мне надоел, – произносит Наташа со странным выражением.
– Так тем более! Сделай ему зачет, и пусть он идет себе на все четыре стороны. Отсвечивать здесь у тебя не будет. Пожалей!
– Хорошо, я подумаю.
– Ну, вот и прекрасно! Ты же добрая, я знаю.
– Пусть он ко мне зайдет завтра в это время.
– Не зайдет! – произносит Феликс, потрясая поднятым пальцем. – Не зайдет, а приползет на карачках! И будет держать в зубах плитку «Золотого якоря»!
– Только не в зубах, пожалуйста, – очень серьезно возражает Наташа.
Вечереет. Феликс предпринимает еще одну попытку избавиться от посуды. Он встает в хвост очереди, голова которой уходит в недра какого-то подвала. Стоит некоторое время, закуривает, смотрит на часы. Затем, потоптавшись в нерешительности, обращается к соседу:
– Слушай, друг, не возьмешь ли мои? По пять копеек отдам.
Друг отзывается с мрачноватым юмором:
– А мои по четыре не возьмешь?
Феликс вздыхает и, постояв еще немного, покидает очередь.
Он вступает в сквер, тянущийся вдоль неширокой улицы, движение на которой перекрыто из-за дорожных работ. Тихая, совершенно пустынная улица с разрытой мостовой, с кучами булыжников, громоздящихся на тротуаре.
Феликс обнаруживает, что на правом его ботинке развязался шнурок. Он подходит к скамейке, опускает на землю авоську и ставит правую ногу на край скамейки, и вдруг авоська его словно бы взрывается – с лязгом и дребезгом.
Невесть откуда брошенный булыжник угодил в нее и произвел в бутылках разрушения непоправимые. Брызги стеклянного лома усеяли все пространство вокруг ног Феликса.
Феликс растерянно озирается. Сквер пуст. Улица пуста. Сгущаются вечерние тени. В куче стеклянного крошева над распластанной авоськой закопался испачканный глиной булыжник величиной с голову ребенка.
– Странные у вас тут дела происходят… – произносит Феликс в пространство.
Он делает движение, словно бы собираясь нагнуться за авоськой, затем пожимает плечами и уходит, засунув руки в карманы.
В шесть часов вечера Феликс входит в зал ресторана «Кавказский». Он останавливается у порога, оглядывая столики, и тут к нему величественно и плавно придвигается метрдотель Павел Павлович, рослый смуглый мужчина в черном фрачном костюме с гвоздикой в петлице.
– Давненько не изволили заходить, Феликс Александрович! – рокочет он. – Дела? Заботы? Труды?
– Труды, вашество, труды, – невнимательно отзывается Феликс. – А равномерно и заботы. А вот вас, Пал Палыч, как я наблюдаю, ничто не берет. Атлет, да и только.
– Вашими молитвами, Феликс Александрович. А паче всего – беспощадная дрессировка организма. Ни в коем случае не распускать себя! Постоянно держать в узде!.. Впрочем, вы-то сюда приходите как раз для другого. Извольте вон туда, к окну. Анатолий Сократович вас уже ждут.
– Спасибо, Пал Палыч, вижу. Кстати, мне бы с собой чего-нибудь. Домой к ужину. Ну там пару калачиков, ветчинки, а? Но в долг, Пал Палыч! А?
– Сделаем.
В этот момент за спиной Феликса раздается оглушительный лязг. Феликс подпрыгивает на метр и в ужасе оборачивается. Но это всего лишь молоденький официант Вася уронил поднос на металлический столик-каталку.
– Шляпа, дырявые руки, – с величественным презрением произносит метрдотель Павел Павлович.
Главный редактор местного журнала Анатолий Сократович Романюк любит в меру выпить, вкусно закусить и угостить приятного, а тем более – нужного человека.
– Ты, Феликс, пойми, что от тебя требуется прежде всего, – произносит он, выставив перед собой вилку с насаженным на нее ломтиком кеты. – Прежде всего требуется выразить ту мысль, что в наше время понятие смысла жизни неотделимо от высокого морально-нравственного потенциала.
Феликс трясет головой.
– Это, Анатолий Сократыч, я все уже понял. Я хочу тебе возразить, что нельзя все-таки так, с бухты-барахты. Надо все-таки заранее, хотя бы за неделю, а еще лучше – за две. Ты сам подумай: разве это мыслимо – за ночь статью написать?
– Журнал должен быть оперативен! Как вы все этого не понимаете? Журнал по своей оперативности должен приближаться к газете, а не удаляться от нее! Ты знаешь, я тебя люблю. Ты сильно пишешь, Феликс, и я тебя люблю. Печатаю все, что ты пишешь. Но оперативности у тебя нет!
– Так я же не газетчик! Я – писатель!
– Вот именно! Писатель, а оперативности нет! Надо вырабатывать! Возьми, к примеру, этого… Курдюкова Котьку. Знаю, поэт посредственный и даже неважный. Но если ты ему скажешь: «Костя! Чтобы к вечеру было!» – будет. Он, понимаешь, как Чехов. За что я его и люблю. Тут же, понимаешь, на подоконнике пристроится – и готово: «По реке плывет топор с острова Колгуева…» Или еще что-нибудь в этом роде.
Феликс спохватывается.
– Ч-черт! Надо же позвонить, узнать, как он там.
– Где? – кричит редактор уже вслед убегающему Феликсу.
В вестибюле ресторана Феликс звонит на квартиру Курдюкова.
– Зоечка, это я, Феликс. Ну, как там Костя вообще?
– Ой, как хорошо, что вы позвонили, Феликс! Я только что от него! Только-только вошла, пальто еще не снимала. Вы знаете, он очень просит, чтобы вы к нему зашли.
– Обязательно. А как же… А как он вообще?