Товарищ Павлик. Взлет и падение советского мальчика-героя - читать онлайн книгу. Автор: Катриона Келли cтр.№ 13

Несмотря на то, что с первых дней своего существования советское государство объявило себя мировым чемпионом по заботе о детстве, классовая принадлежность детей определялась их происхождением, так что кулацкие отпрыски неминуемо страдали вместе со своими родителями. Даже те кулаки, которым разрешили поселиться недалеко от родных мест, ужасно бедствовали: соседи боялись или не хотели им помогать, и единственно возможным прибежищем для них была землянка в лесу или какой-нибудь сарай. Да и много лет спустя, уже после завершения коллективизации разоблачение в кулацком происхождении вело к исключению из высшего учебного заведения или увольнению с работы, если только человек не очищался от наследственного греха, отрекшись от своей семьи . Те, кому удавалось выжить физически, сталкивались с новой проблемой. В Советском Союзе всегда, и до введения внутренних паспортов в 1932 году, документам, удостоверяющим личность, придавалось чрезвычайное значение. Кулаку же требовался документ, скрывающий его социальное происхождение, что приводило к фальсификации имен и мест рождений. Разумеется, если такой человек был пойман с фальшивыми документами, это клеймо оставалось на нем на всю жизнь. И все же риск того стоил, так что когда началась массовая пропаганда переселения из деревень в города, для многих это стало единственной возможностью спастись от голода и получить шанс на новую жизнь и работу, вдали от подозрительных соседей.

Как явствует из донесений секретных агентов, такого рода фальсификация была широко распространена в те годы . Этот факт подтверждают также воспоминания и рассказы очевидцев, которые подчеркивали, что такие подделки были предметом гордости, а не стыда. Один человек, 1916 года рождения, благодарил судьбу за то, что прилежно учился письму в школе: благодаря этому в конце 1931 года он сумел ловко подделать подпись коменданта на документе, дающем право спецпоселенцу свободно перемещаться . Уловки такого рода нередко заканчивались успешно, давая лазейку в новую жизнь, а значит, возможность уцелеть — «несмотря на смерть и лишения, которые с такой жестокостью и безнаказанностью обрушивали на нас» .

Хотя колхозники официально были прикреплены к земле (право на автоматическое получение паспорта в 16 лет у всех сельских жителей появилось только в 1980 году), нищета и весьма скудные возможности сельской жизни, с одной стороны, и потребность городов в рабочей силе — с другой, постепенно разрушали эту крепостную зависимость.

К концу февраля 1930 года, т.е. уже через несколько недель после начала новой фазы коллективизации, остервенение, с которым на местах выполнялся призыв «ликвидировать кулачество», вызвало беспокойство у партийного руководства. И 1 марта Сталин произнес свою знаменитую речь «Головокружение от успехов», возложив вину за «перегибы» на местные партийные органы. Призыв к сдержанности, не снискавший популярности в массах, привел лишь к снижению темпа коллективизации, а не к ее прекращению. В октябре 1930 года сверху вновь спустили инструкцию: придерживаться твердой линии, — и только отмена массовой депортации в мае 1933-го обозначила завершение сплошной коллективизации и полное подчинение крестьянства государственной машине, несмотря на то что 30% земель по-прежнему находилось в частных руках.

Как бы то ни было, в начале 1930-х годов и позже процедура обвинения, конфискации имущества и высылки кулаков, сопровождаемая жестокостью и унижениями, продолжала осуществляться. Большую роль играл человеческий фактор, а не год, в котором происходило раскулачивание. «Все зависело от человека», как говорили русские люди по поводу отношений с государственной бюрократией. Сочувствующий председатель колхоза мог оттянуть или смягчить раскулачивание, мог снабдить семью с ярлыком «кулацкая» удостоверениями личности, необходимыми для переезда в другое место. Имеются свидетельства о том, что довольно значительное число должностных лиц помогали раскулаченным подобными способами (конкретные примеры приведены во второй главе книги). Однако со временем председателям колхозов становилось все труднее защищать своих односельчан, так как именно с них спрашивали показатели раскулачивания, а если показатели не отвечали требованиям — увольняли с работы.

Плоды раскулачивания и коллективизации не заставили себя ждать: сельское хозяйство во многих областях Советского Союза пришло к разорению. Иногда деревни открыто восставали против властей, чаще всего против конкретных активистов, которых убивали pour encourager les autres — для острастки остальных. В конце 1932 года, согласно записям Лазаря Кагановича, сделанным им во время пребывания на Северном Кавказе с ноября 1932 по февраль 1933-го, «классовая борьба у кулаков принимает формы изуверского террора: облили бензином и подожгли уполномоченного крайкома, избили и издевались над зампредседателя сельсовета, женщиной» . Однако чаще кулаки пытались лишь уклониться от новых порядков или совершали саморазрушительные действия: резали скот, чтобы не дать его реквизировать, спивались, — а многие просто пассивно терпели . Сокращение посевов привело к снижению урожаев и, как следствие, к голоду 1932—1933 годов, которому сопутствовал продуктовый кризис в больших городах, т.е. произошло то, чего большевики хотели избежать с помощью коллективизации. В этот период в сельской местности были зарегистрированы случаи людоедства: в Западной Сибири, например, переселенка из Белоруссии убила своего четырехлетнего сына и приготовила из него еду. В свое оправдание женщина сказала, что таким образом «думала сберечь хоть старшенького». О подобных случаях не писали, пресса хранила полное молчание об ужасах голода и, наоборот, много внимания уделяла скандальным историям с кулаками, иногда приобретавшими фантастический характер. В начале 1933 года эпидемия, возникшая в Западной Сибири в результате быстро распространившейся среди недоедающих людей инфекции, была объявлена «кулацким террором»: по утверждению прессы, нечестивые враги Советской власти подсыпали яд в запасы воды .

Коллективизацию нельзя рассматривать только как несправедливое притеснение сельского населения со стороны партийного руководства. Наиболее рьяными активистами зачастую оказывались советские граждане из низов, которые искренне верили, что кулаки действительно угрожали советской демократии и национальному процветанию. Кампания «двадцатипятитысячников» доказывает это. В Ленинграде всего за две недели была собрана необходимая квота в 4390 рабочих-активистов, а по всему Советскому Союзу количество добровольцев превышало потребности почти в три раза; 30% «двадцатипятитысячников» остались в деревнях даже после выхода Декрета от декабря 1931 года, разрешавшего им вернуться на свои рабочие места в городах . ^[34] Да и сами крестьяне рвались в бой — из чувства страха, по убеждению или из корыстных интересов. Традиционные методы коллективного осуждения, как, например, самосуд (стихийные суды, которые часто заканчивались коллективным насилием) и высмеивающие обряды легко вписались в гонения на кулаков. Еще во времена Гражданской войны группы крестьян называли своих кровных врагов «кулаками» , а когда интенсивная пропаганда сделала это слово привычным для уха, случаи кровной мести участились.