Записки из чемодана. Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти - читать онлайн книгу. Автор: Иван Серов cтр.№ 108

Оказывается, Генеральный штаб согласился с представленным Коневым планом удара с юга по Берлину. Получилось недоразумение…

Затем уже Генеральный штаб, чтобы выйти из положения, которое сам создал, доложил об этом Сталину. Конев стал настаивать на участии в штурме Берлина. Тогда якобы Сталин сам начертил разграничительную линию 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов и не довёл её до Берлина 40 км, остановился и сказал: кто первый ворвётся, так и будет.

При этом Сталин назвал начало генерального наступления 16 апреля и в две недели сказал взять Берлин. 1-му Украинскому фронту было предписано наступать главным направлением на Дрезден. 2-й Белорусский фронт должен <был> обеспечить успешные действия 1-го Белорусского фронта с севера — Балтийское море.

Георгий Константинович, вернувшись, приступил к разработке плана наступления на Берлин. У меня же теперь главная задача — захватить живьём фашистских главарей и не забывать о польской армии Андерса, которая двигалась вместе с английскими войсками ^[285].

Попутно следует сказать, что 13 апреля была освобождена от немцев Вена. Союзники, открывшие второй фронт, начали двигаться активнее, да если учесть, как передавало радио, что их встречали немецкие бургомистры городов с белыми флагами в то время, как наши войска вышибали немцев артиллерией и танками. Союзники рвались к Берлину, Особенно Черчилль подстрекал Рузвельта в этом, так как боялся, что у народов Европы сложится впечатление, что Красная Армия является освободительницей Европы, а после смерти Рузвельта подстрекал в этом Трумэна*.

За время наступления, в период марта, наши войска продвинулись до Одера. Вспоминается один небольшой эпизод, имевший место на Одере.

Утром Жуков мне сообщил, что войска подошли к реке Одер, взяли Кюстрин. У меня были данные, что в этом городе была школа по подготовке фашистских разведчиков, диверсантов и всякой иной гадости.

Поэтому я решил быстро выехать, с тем чтобы прихватить лиц, интересовавших нас, имея в виду, что через них можно узнать, кто на нашей территории из диверсантов и разведчиков находится. Взял с собой штабную машину «Додж», адъютанта Тужлова и командира отделения с пулемётчиками на бронетранспортере.

Не доезжая до Кюстрина километра 2,5, в одной из деревень стояла девушка-регулировщица. Я подъехал к ней и спросил, как ехать на Кюстрин. Она мне, весело улыбнувшись, показала направо, я поехал.

Выехав из деревни, в сторону Кюстрина, я увидел дамбу длиной в два километра, ограждающая поля при разливе р. Одера. На окраине деревни я заметил: стояла наша батарея, орудия которой были направлены в сторону Кюстрина. Осталось не более 150 метров до крайних домов, как справа и слева от нас начали рваться мины.

Я сообразил, что это немцы засели, и у них не выдержали нервы, так как открыли огонь. Выскочили из машины, за мной Тужлов и шофёр, и в канаву. Затем <я> крикнул: «Всем залечь в канавах справа и слева», которые были наполовину заполнены весенней водой, и «приготовить оружие».

Немцы, видя, что мы лежим, усилили миномётный огонь и пулемётный. Оставаться на месте было опасно, немцы, конечно, видели, что нас всего 10–15 человек, поэтому могли пойти в атаку и захватить нас в плен. Убежать в сторону леса невозможно, так как этот участок полей был затопляемый, и вместо земли там была жижа по колено.

Миномётный огонь усиливался. Взрывами около нас были побиты телеграфные столбы, и я крикнул шофёрам быстро задним ходом уезжать. Развернуться было невозможно, так как дамба была узкая.

Пятиться задним ходом с людьми в машинах — это верная гибель всех нас, но всё же пришлось двигаться задним ходом метров 200 до будки, где можно было развернуться. У бронетранспортёра осколком мины была повреждена дверка, и шофёр не мог её закрыть. Я ему крикнул: «Отъезжай». Через 5 минут они уехали.

Миномётный огонь продолжался по уезжавшим машинам. Когда огонь немного стих, я скомандовал всем своим людям отходить по канавам. И таким образом — одна нога в воде в канаве, а другая на откосе канавы. Так мы отходили около километра, до маленького дорожного домика, за которым укрылись.

Мокрые по пояс, мы собрались в кучу. Немцы уже прекратили огонь, и мы дальше более или менее свободно пошли до деревни. Около деревни сели по машинам.

Когда я проезжал мимо этой весёлой девушки, я ей отпустил пару довольно нелестных эпитетов и спросил, почему она не предупредила, что Кюстрин нашими войсками не взят. Она мне на это спокойно ответила: «А вы меня, товарищ генерал, спросили?» Пожалуй, она права.

По приезде в штаб я почувствовал, что мышцы у меня не работают, все суставы болят, одним словом, я заболел. На следующее утро я не мог подняться. Причем голова здорова, а ноги и руки не слушаются. Хорошо, что я ещё не простудился, хотя в воде и в мокрой одежде находился более двух часов.

Когда я по телефону рассказал об этом Жукову и упрекнул, что он меня в такое положение поставил, на это он мне и говорит: «А ты проверяй, мало ли что могут командиры сказать: донесут, что город занят, а он на самом деле нет».

Я ему на это сказал, что всё-таки, когда командующий фронтом говорит, что город занят, так надо ему верить. Он засмеялся: «Ну ладно, хорошо, что жив-здоров оттуда вернулся, а то бы опять пропал, и пришлось бы второй раз доносить хозяину» ^[286].

Я забыл записать, что в марте месяце ко мне прибыл полковник Коротков А. М., и он часто ездил по моему заданию в армии.

На днях я его посылал в район Штеттина, так как мы получили данные о том, что около Штеттина у немцев были курсы гауляйтеров (областных руководителей), и мы решили проверить, не осталось ли там в бункерах каких-либо документов ^[287].